Уроки Совы Филиновны

Сцена 4. Трудное детство танка

15 сентября 1916 года получил свое боевое крещение новый инструмент войны. Данным событием британская атака в этот день выделилась из общего наступления на Сомме, став одной из исторических вех войны 1914–1918 годов.

Эта атака была одной из немногих, при изучении которых для обнаружения достигнутых успехов не требуется карты крупного масштаба или увеличительного стекла. День этот знаменателен был и тем, что тень его легла на все будущее войны. И подобно тому, как день этот стал скорее вехой в истории войны, чем в истории операции на Сомме, он и в будущем останется яркой вехой в истории войн вообще.

Новое оружие изменило лицо войны, заменив мощным мотором слабые ноги человека, возродив применение брони как средства защиты и заменив ею кожу человека или закапывание его в землю. До этого боец не мог стрелять, если он хотел двигаться, и не мог двигаться, если он хотел оставаться укрытым.

15 сентября 1916 года были объединены в одно целое три преимущества, которые в современной войне могли использоваться только в сражении на море: огневая мощь, движение и защита. Но хотя морская тактика могла и на суше стать отличительной чертой действий танка, а намек на это был сделан уже первоначальным названием танка «сухопутный корабль» (landship), все же вначале на танк смотрели более узко, и конструктивный замысел этого оружия преследовал более непосредственные практические цели. Основная цель заключалась в создании средства против пулемета, который в союзе с колючей проволокой привел военные действия к застою, а военное искусство — к вырождению.

Лекарство это было британской разработкой и стало наиболее выдающимся достижением британской мысли за всю Мировую войну. Однако данное достижение имеет важную трансатлантическую связь — символическую с точки зрения ассоциации, которой вскоре суждено было выявиться на поле боя. Дело в том, что источник и яда, и противоядия был американским. Застой окопной войны был вызван в первую очередь изобретением американца Хайрема Максима. Имя это резче запечатлелось в истории Мировой войны, чем имя любого другого человека. Императоры, государственные мужи и генералы могли привести к войне, но закончить ее они были не в силах. Завязав войну, они оказались беспомощными марионетками в руках Хайрема Максима. Своими пулеметами он парализовал мощь наступления. Все усилия сломать оборонительную мощь пулеметов были напрасны. В результате этих усилий воздвигались лишь новые и новые могильные холмы — но не триумфальные арки.

Когда же наконец был найден способ покончить с этим застоем позиционной войны, то он оказался также американского происхождения. Трактор Бенджамина Хольта, предназначенный для сельскохозяйственных работ, одновременно стал и предтечей танка. Ирония судьбы — плуг, перекованный на меч…

Эффект действия танков лучше всего можно оценить, изучая свидетельские показания тех лиц, которым пришлось иметь дело с танками. Разве сам Людендорф не говорил о дне 8 августа 1918 года, как о «черном дне германской армии в истории войны», добавляя, что «массовые атаки танков… стали после этого нашими самыми опасными противниками»? Еще более красноречивы комментарии генерала фон Цвеля: «Не гений маршала Фоша побил нас, а генерал Танк». И нельзя утверждать, что эти мысли были впоследствии навеяны впечатлениями поражения, так как наиболее яркое подтверждение этого, как бы еще светящееся на наковальне боя, мы находим в знаменательном докладе, переданном 4 октября 1918 года представителям германской Главной военной квартиры руководителям рейхстага:

«Верховное командование было вынуждено принять чрезвычайно важное решение и объявить, что, учитывая человеческие возможности, нет больше никаких надежд навязать противнику мир. Помимо прочего, на такой исход решительно повлияли два фактора: и первый из них — танки…»

Для истории интересны два вопроса: как появился танк и почему до 1918 года откладывали возможность использовать его решающее действие? Первый из них скорее затуманен, чем разъяснен вопросом, который так широко дебатировался во время войны и сразу после нее: «Кто же изобрел танк?»

Иные добивались этой чести с некоторыми основаниями, большинство же — без всяких оснований. Общественное мнение было введено в заблуждение. При этом нельзя сказать, что правительство приложило много усилий, чтобы со своей стороны установить истинную картину изобретения танка: может быть, от этого его удерживали казначейские интересы — желание не платить изобретателю.

Таким образом, истина была установлена лишь в 1925 году на основании данных, зафиксированных Королевской комиссией по авторским вознаграждениям в 1919 году. Столько времени потребовалось Казначейству, чтобы наконец-то установить обоснованность претензий на вознаграждение.

Историческая эволюция танка также запутывалась отсутствием четкого определения — что такое танк и зачем он нужен? Эта неточность определения отчасти обязана тому, что пока не придумали маскировочного названия «танк», машина была известна как «сухопутный корабль» или «сухопутный крейсер». Последнее название возникло из-за того, что в младенческие дни танка им занималось Адмиралтейство. Но имя, данное танку при «крещении», не оказалось пророческим с точки зрения перспектив танка в его далеком будущем, оно совершенно не соответствовало его действительному настоящему — использованию танка в мировой войне.

С точки зрения зарождения идеи сухопутного корабля или даже бронированной боевой повозки происхождение танка теряется в тумане Давности. В число его предшественников можно включить и древние боевые повозки гуситов, которые образовывали знаменитые «вагенбурги». С некоторым основанием можно присоединить сюда и боевых слонов Пирра или средневековых рыцарей, закованных в латы.

Если же ограничить поиски самодвижущимися машинами (в отличие от машин, передвигаемых силой человека или животных), то предтечами танка можно назвать боевые повозки Валтурно, приводившиеся в движение силой ветра и изобретенные им в 1472 году, или же приписать идею танка многостороннему гению Леонардо да Винчи, предложившему такую машину своему патрону Лодовико Сфорца. В 1599 году Симон Стевин соорудил для принца Оранского два сухопутных судна на колесах и с парусами, а в 1634 году Давид Рамсей взял первый патент на самодвижущуюся повозку, годную для применения и на войне. Таким образом, происхождение танка можно проследить на бесконечной цепи опытов.

Сама гусеница (в общественном мнении — главная отличительная черта танка) должна быть отнесена к первым годам XIX столетия или к изобретению Ричарда Эджворта (1770 год).

Если еще больше сузить определение танка и считать, что он является машиной для военных целей с двигателем внутреннего сгорания — машиной тракторного типа, то первородство американского трактора Хольта может оспаривать трактор Хорнсби, испытанный для военных целей в Олдершоте в 1908 году. Если же критерием должно служить применение этих «танкоподобных» машин как оружия, то первенство надо отдать Уэллсу — хотя пророческий рассказ его, появившийся в 1903 году в журнале «Strande Magazine» сам был на двадцать лет опережен писаниями и рисунками Альбера Робида в журнале «Ла Карикатюр». Если, наконец, искать тождественность замысла, то можно вспомнить модель мистера Моле, даже более совершенную, чем танк 1916 года, проекты которого тонули в дебрях военного министерства с 1912 года. Ко всему этому добавим историю ноттингемского слесаря, любимым коньком которого была постройка игрушечных машин подобного рода, и чертежи которого, переданные военному министерству в 1911 году (тоже, как и следовало ожидать, положенные под сукно), были раскопаны после войны, причем на бумагах, подшитых в деле, была обнаружена следующая краткая, но выразительная резолюция: «Это — сумасшедший».

Такой исторический обзор убеждает нас в тщетности попытки определить, кому мы обязаны происхождением этого решающего оружия мировой войны, если только не будем исходить из ясного понимания и определения особых целей этого оружия. Леонардо да Винчи и ноттингемский слесарь могут претендовать на место среди родоначальников механических боевых средств войны — но для того, чтобы установить родственную связь с современным танком мировой войны, мы должны предъявить более жесткие требования. Критерий происхождения танка должен быть скорее тактическим, чем техническим. Ведь танк явился специальным лекарством против специальной болезни, которая впервые бурно выявилась в Мировой войне. Этой болезнью был полный паралич наступательного порыва, сломленного оборонительной мощью многочисленных пулеметов, и болезнь эта обострилась наличием проволочных заграждений. Эта болезнь приговаривала мужское население нации к медленной и тяжелой смерти, причем конец оттягивался только способностью страны или империи поставлять свежих людей для этого бесполезного заклания. Слова Уичерли «нужда — мать изобретательности» никогда не находили более верного подтверждения, и это ведет нас к установлению главной нити происхождения танка в мировой войне.

Первым военным врачевателем, поставившим диагноз болезни и задумавшимся о противоядии, был полковник Эрнест Суинтон, известный писатель, чей литературный псевдоним «Оле-Лук-Ойе» стал известным после выхода книг «Зеленая дуга» (The Green Curve) и «Брод Даффлера» (Duffler's Drift) — исследований, которые в фантастической форме предлагали читателю пилюлю военной мысли, обернутую в оболочку увлекательного чтения. Одновременно его работа над составлением британского официального исторического описания русско-японской войны позволила Суинтону проанализировать тенденции современной войны и сделать вывод, что доминирующую роль в ней должны будут сыграть пулеметы.

Позднее он интересовался опытами с гусеничными тракторами Хольта, и оба этих профессиональных увлечения вскоре сложились вместе, как два сегмента одной окружности. Вскоре после начала Мировой войны Суинтон был послан во Францию в ставку главнокомандующего в качестве официального представителя английского командования и оказался там вполне на месте. Он был как раз тем человеком, который обладал должной подготовкой, чтобы распознать первые симптомы грозного паралича позиционной войны — и предложить лекарство.

20 октября 1914 года, вернувшись в Лондон, Суинтон посетил полковника Мориса Ханки, тогдашнего секретаря Комитета имперской обороны. Обрисовав ему обстановку — доминирующую роль обороны, основанной на пулеметах, — Суинтон высказал свои предположения о средстве, предназначенном для борьбы с этим явлением. В кратком изложении предложения эти касались усовершенствования существовавшего трактора Хольта и преобразования его в бронированный вездеходный «истребитель» пулеметов, вооруженный одной или несколькими скорострельными пушками.

Ханки обладал живым и восприимчивым умом. При второй беседе на следующий день они пришли к соглашению, что полковник Ханки будет продвигать этот вопрос в Англии, а полковник Суинтон — во Франции. 23 октября последний имел по этому же поводу беседу в главной штаб-квартире, но здесь вопрос не сдвинулся с мертвой точки.

В то же время полковник Ханки изложил эти соображения лорду Китченеру, но также без всякого результата. Кроме того он передал премьер-министру (мистеру Асквиту) доклад о различных стратегических и тактических способах, при помощи которых можно преодолеть застой позиционной войны. В этом докладе, помимо прочего, шла речь и о предложении Суинтона.

Доклад этот попал в руки Черчилля. Тот уже ранее задумывался над усовершенствованием бронемашин с целью придать им способность движения по изрытой местности и через окопы, так как имел касательство к отряду броневиков, приданных морской авиации и действовавших на бельгийском побережье. 5 января 1915 года Черчилль написал письмо премьер-министру, особенно подчеркивая и поддерживая ту часть доклада Ханки, где говорилось об использовании бронированных гусеничных тракторов для преодоления окопов. Это письмо было переслано Асквитом Китченеру. По случайному стечению обстоятельств полковник Суинтон 4 января также обратился в военное министерство с просьбой обсудить его предложение, к этому времени значительно глубже проработанное благодаря продолжавшемуся изучению условий боевых действий во Франции.

Семена, брошенные в военное министерство двумя сеятелями, упали на каменистую почву. Возбудив вначале некоторое внимание, они вскоре заглохли. Большую роль при этом сыграло расхолаживающее заключение, вынесенное сэром Кепель-Холденом, директором Управления механического транспорта.

К счастью, сама идея сохранила свою жизненность на другой почве, ибо Черчилль в феврале 1915 года образовал при Адмиралтействе комитет, позднее получивший известность как «комитет по сухопутным кораблям». Но комитет, проделав большую исследовательскую работу, дал мало практических дельных указаний, так как его энергия одно время в самом деле растрачивалась на сооружение сухопутного судна с гигантскими колесами. Уход Черчилля из Адмиралтейства, вызвавший упадок его прозорливости и энергии, неблагоприятно сказался на ходе работ комитета, хотя в силу влияния Черчилля исследования все же продолжались. К счастью, в это время комитет под руководством Теннисон д’Эникура (директора Кораблестроительного управления) вернулся на правильный путь — к использованию гусеницы. Но даже при этом конкретные результаты работы тормозились, а энергия падала из-за отсутствия каких бы то ни было точных указаний о военных требованиях к этой машине, так как в схеме научной войны тактические требования имеют преимущество перед техническими.

Эти чрезвычайно существенные, но до того времени отсутствовавшие указания пришли в докладе из Ставки главнокомандующего и были переданы комитету через военное министерство 30 июня 1915 года. Как только они дошли до назначения, наступил быстрый и практический прогресс в деле создания танка. Докладная записка была составлена Суинтоном, который преодолел преграды недоверия и предубеждения, обратившись непосредственно к главе английских войск во Франции — Джону Френчу.

В записке были сформулированы требования, предъявляемые к такого рода машинам. Получив эти указания, вновь созданный объединенный комитет в составе представителей военного министерства и Адмиралтейства приступил к работе.

19 июня Суинтон вернулся в Англию в роли секретаря Военного комитета при кабинете министров и вошел в контакт с объединенным комитетом. Позднее с санкции премьер-министра он созвал междуведомственное совещание, чтобы согласовать работу по созданию новой машины. 19 сентября в Линкольне был произведен осмотр первой опытной машины «Маленький Вилли», но эта машина была Суинтоном забракована как не отвечающая требованиям, поставленным Военным министерством. Затем на рассмотрение была предъявлена полноразмерная деревянная модель уже более крупной машины, которая была специально спроектирована мистером Триттоном и лейтенантом Уилсоном в соответствии с последними указаниями, полученными от армейского командования.

Эта модель и была принята. Она отвечала двум основным требованиям министерства: взбираться на вертикальную поверхность высотой в 1,5 м и пересекать канаву шириной в 2,4 м. Было решено приступить к производству опытной машины этого типа.

Наконец 2 февраля 1916 года в Хетфильде было произведено официальное испытание этой машины, прозванной «Матерью», или «Большим Вилли». По итогам испытания было заказано 40 таких машин; затем число это было увеличено до 150.

Французы, в свою очередь, приступили к самостоятельным изысканиям в этой области. Инициатором здесь явился полковник Этьенн. Проект его был утвержден Жоффром 12 декабря. Хотя и замысел, и сама машина вызревали во Франции медленнее, чем в Англии, но интересно отметить, что резким контрастом политике Англии явился первый заказ французов — сразу же 400 машин. Вскоре заказ этот был удвоен.

За лето 1916 года готовились команды для обслуживания новых машин. Подготовка эта велась в строжайшем секрете на обширном замкнутом участке близ Тетфорда в Норфолке, оцепленном вооруженной охраной. Команды были сведены в подразделения, получившие название «тяжелый взвод пулеметного корпуса». Чтобы сохранить тайну, было выбрано обозначение и для машины. Требовалось найти название, достаточно маскирующее и при этом вполне правдоподобное для постороннего наблюдателя, который мог бы увидеть покрытые брезентом машины во время перевозки их по железной дороге. Обсудив три названия: «бак», «цистерна», «резервуар», остановились на первом.

Благодаря тщательному сохранению тайны удалось добиться внезапности, когда танки впервые появились на поле боя. К сожалению, эта внезапность совершенно не была использована. В этом и состоит трагедия 15 сентября 1916 года. Произошло это из-за того, что официальные опекуны танка не посчитались с просьбами его родителей и настояли на применении танка в бою раньше, чем он механически созрел, и до того как появилось достаточное количество танков. Этим они не только поставили под вопрос дальнейшее использование танков и полезность их как боевого средства, но и потеряли возможность захватить противника врасплох, когда он еще не подготовил никаких контрмер. В результате война затянулась, и население дольше страдало под ее гнетом.

Ответ, которым обычно защищаются от этого обвинения, подчеркивает механические дефекты, которыми страдали первые танки, застревавшие на поле боя. Отсюда вытекала необходимость — прежде чем приступить к массовому производству какого-либо оружия, испытать его в боевых, а не только в полигонных условиях.

Концепция эта правдоподобна, но неприемлема именно в данной ситуации. Танк, впервые введенный в дело на хаотически изрытом снарядами поле сражения на Сомме и против глубокой и сложной оборонительной позиции 1916 года, был построен согласно требованиям, выработанным летом 1915 года. Тогда система окопов была развита значительно слабее, а артиллерийская бомбардировка не достигала еще такой силы, чтобы превращать почву в болотистую трясину, как это уже случалось в 1916 и 1917 годах.

Более того, защитники противоположной точки зрения делают главный упор на то, что танки были слишком поспешно доставлены во Францию и брошены в бой раньше, чем их экипажи были в достаточной степени подготовлены — и прежде чем командиры во Франции смогли изучить и обдумать данные им инструкции, как следует использовать танки. Но вероятность того, что процент механических поломок этой ранней модели танка будет высок, безусловно, являлся достаточным логическим доводом для производства большого числа танков. Тогда на поле боя могло бы выжить достаточное количество танков и пожать плоды внезапности.

Британский народ платил несколько миллионов фунтов стерлингов в день за удовольствие наблюдать за германским фронтом, а при случае и постучаться в его наглухо закрытые ворота. Без сомнения, можно было рискнуть истратить стоимость еще одного дня сверх обычного, чтобы получить средство, которое, как ключ, позволило бы отпереть замки этих ворот.

Попытаемся проникнуть несколько глубже в тайну преждевременного использования этого незрелого инструмента. В декабре 1915 года Черчилль набросал соображения для применения танков. Оно было напечатано для Комитета государственной обороны, а копия его была послана главнокомандующему во Франции. В феврале 1916 года, как только общий проект конструкции и вооружения машины был определен достаточно точно, чтобы на его основе уже вести более подробные расчеты, Суинтон разработал более полное и детальное наставление. В нем указывалось, что существеннейшим фактором является сохранение производства танков в секрете, пока масса этих машин не сможет быть введена в дело для внезапного и решающего удара, и что ни в коем случае их не следует применять отдельными небольшими группами по мере их производства.

Весной Хейг выразил свое полное согласие с этим наставлением — но в августе он внезапно решил использовать уже имевшиеся к тому моменту 60 танков. К этому времени наступление на Сомме фактически выдохлось, и донесения о незначительном выигрыше, купленном ценой тяжелых потерь, неприятно резали слух обществу.

Решение Хейга было воспринято кабинетом в Англии как гром среди ясного неба. Ллойд-Джордж, теперь военный министр, энергично протестовал, а Монтегю, его преемник в министерстве боеприпасов, отправился в главную штаб-квартиру, тщетно пытаясь предупредить преждевременное использование танков. Хейг остался непреклонным, и беспомощные родители вынуждены были развести руками над будущим своего отпрыска.

Таким образом, история может заподозрить, что танки были введены в дело лишь ради достижения яркого успеха на Сомме. Успех этот мог бы произвести большое впечатление на общество — а заодно приглушил бы растущий ропот недовольства. Но тем самым ценнейший приз был отдан в уплату за небольшое достижение на Сомме. Хейга на такой поступок подтолкнуло похвальное, хотя и неразумное желание сберечь свою пехоту, не отказываясь в то же время от наступления. Вполне естественно, что он горячо хватался за всякую возможность получить поддержку. Но поведение некоторых работников его штаба нельзя объяснить тем же.

Полный разрыв с принципами использования танков как оружия внезапности еще не исчерпывает ошибок главной штаб-квартиры. Докладная записка Суинтона ставила ряд условий применения танков, которыми пренебрегли в сентябре 1916 года. Приняты эти условия были лишь после того, как необходимость их была доказана горьким опытом.

Следовало максимально тщательно выбрать сектор для развития танковой атаки в соответствии с возможностями нового оружия. На это условие не обращали внимания и его не выполняли вплоть до ноября 1917 года — до наступления у Камбрэ. Пути подхода танков должны были специально подготавливаться, так же как и пригодные для перевозки танков товарные платформы или баржи. Несмотря на предупреждение, сделанное за 6 месяцев, подготовка эта не начиналась до августа, когда танки уже прибыли.

Суинтон подчеркивал необходимость иметь резерв танков — но урок этот не был усвоен и ко времени Камбрэ, не понимали его вплоть до августа 1918 года. Говорилось и о тактике взаимодействия танков с пехотой. Это также упускалось из вида, и это проглядели еще до Камбрэ. В дополнение к фугасным снарядам пушки танка должны были также стрелять картечью. Так было запланировано вначале, но проведение всего этого в жизнь задерживалось, пока за это, уже после наступления на Сомме, не высказалось английское командование, находившееся во Франции.

Некоторые танки должны были иметь радиостанции. Проекты были разработаны, и началась подготовка радистов — главная квартира не позволила отправить это оборудование во Францию, и оно было напрасно растрачено.

Деятельность и интеллектуальный уровень работников главной штаб-квартиры хорошо иллюстрирует широко распространенная в свое время история. Один из генералов из штаба Хейга отдал распоряжение, чтобы танки были доставлены на фронт по определенной железной дороге. Технический эксперт, которому было поручено руководство перевозкой, указал, что это невозможно из-за габаритных размеров. Генерал ответил: «Это еще что за чертовы размеры?» Офицер объяснил и указал, что, выбрав другой путь подвоза танков, можно избежать двух туннелей, которые исключали возможность доставки танков по этому пути. Но генерал упорно отказывался признать невозможность этого и просто приказал: «Ну, тогда расширьте туннели!»

Испытания, которым подверглись танки на Сомме, оказались не последними. 1000 танков нового образца были только что заказаны в Англии Министерством снабжения. Но противники танков (под которыми мы имеем в виду не германцев, а английское командование во Франции) поспешили послать донесение, составленное в таких неблагоприятных тонах, что военное министерство отозвало свой заказ обратно.

К несчастью для намерения военного министерства, но к счастью для Англии, офицер, которому было поручено наблюдение за производством танков, майор Альберт Стерн, не являлся военным профессионалом, а временно состоял на военной службе. Его постоянное положение в Сити позволило ему хладнокровно противостоять переменчивым настроениям его временного начальства. Вопреки приказу и порядку подчинения он сам отправился к военному министру. Выяснилось, что отмена заказа была сделана без ведома Ллойд-Джорджа. Убедившись, что Ллойд-Джордж против такой безумной меры, и удовлетворившись этим, Стерн затем поехал к начальнику Имперского Генерального штаба Уильяму Робертсону и просто поставил его в известность, что он не собирается выполнить приказ об отмене заказа.

К чести тех, кто являлся противниками танков в главной квартире необходимо отметить, что если они и не обладали достаточной изобретательностью, чтобы найти средство, которым можно было разбить германцев, зато проявили громадное искусство и плодовитость, изобретая средства, которыми можно было бы разбить защитников танка. Суинтон являлся простым солдатом, противник из него был несерьезный, и его почти моментально сместили с должности командующего танковыми силами в Англии. В июле 1917 года и Эйнкур, и Стерн были под благовидным предлогом исключены из состава членов комитета при военном министерстве, который теперь разбирал новые проекты танков и руководил их производством. Оставшиеся же три члена комитета (военные) не имели ни малейшего понятия о танках и даже увидели их впервые за несколько недель до начала работы комитета. Совершенно естественно, что программа постройки 4000 танков для кампании следующего года была сокращена на две трети. А в октябре под давлением генералов Стерн был снят со своего поста в министерстве боеприпасов и заменен адмиралом, который никогда в жизни не видел танка.

Генеральный штаб явно выиграл от общения со своими французскими коллегами. Во всяком случае, он усвоил самое важное: если тебе докажут, что ты не прав, следует как можно скорее избавиться от неудобного «пророка», оказавшегося правым.

Тот же метод, которым руководствовались, убирая Суинтона, чтобы оправдать безумие Генерального штаба, бросившего первые образцы танков в сражение на Сомме, применили, выбрав Стерна как жертву, чтобы искупить безумную тактику применения танков следующих образцов в болотах Пашендаля. Вместо того, чтобы потерять веру в правильность своих суждений, Генеральный штаб вновь потерял веру в танк.

К счастью, на фронте танками занимались военные, находившиеся в меньших чинах. Преодолев свои первоначальные сомнения и осознав недостатки применения танков при Пашендале, они стали искать случая дать этим машинам показать себя с хорошей стороны. Случай этот представился в ноябре под Камбрэ — в сражении, в котором, наконец, были соблюдены поставленные еще в феврале 1916 года требования, касавшиеся применения танков.

Хотя из-за нехватки танков, непростительно растраченных под Пашендалем, успех сам по себе явился малореальным, это все же была реальная победа танка — победа, которую нельзя было больше оспаривать.

1917 год был годом реабилитации танка; 1918 год — годом его триумфа. Необходимо все же сказать, что количество потерь, которыми оплачивался успех, могло бы быть меньше, если бы имелись не сотни, а тысячи танков. Число танков, изготовленных по урезанной программе 1917 года, оказалось достаточным, чтобы привести к победе, но они не могли вернуть погибших. Пусть грустное «детство» танка послужит наглядным уроком для будущих поколений, чтобы в случае вспышки новой войны они учились бы на ошибках других, а не расплачивались за них сами.