Отечественная война двенадцатого года явилась величайшим испытанием для русского народа и в то же время поворотным пунктом в духовной жизни всей огромной страны.
Вторжение неприятеля в пределы России, Бородинское сражение, пожар Москвы, напряженная — и победная, наконец! — борьба с армиями Наполеона вызвали могучий народный подъем. «Народ этот, — писал о России Герцен, — убежден, что у себя дома он непобедим; эта мысль лежит в глубине сознания каждого крестьянина, это — его политическая религия. Когда он увидел иностранца на своей земле в качестве неприятеля, он бросил плуг и схватился за ружье. Умирая на поле битвы «за белого царя и пресвятую Богородицу», — как он говорил, он умирал на самом деле за неприкосновенность русской территории».
Нашествие «двунадесяти языков» было следствием в ряду множества причин — экономических, политических, дипломатических, военных. Следует, хотя бы коротко, вспомнить предысторию событий, в результате которых воинство Наполеона оказалось под стенами Москвы, а затем русская армия — в Париже.
Павел I был, без сомнения, человеком неуравновешенным. Быть может, утрата Павлом душевного покоя объясняется тем, что он мог знать или угадывать о событиях 1762 года, связанных с восшествием на престол его матери. Многое объясняется также продолжавшимся тридцать четыре года захватом Екатериной трона, взаимной антипатией и недоверием между матерью и сыном и господством фаворитов, дерзких и надменных по отношению к Павлу. Павел отличался необузданным правом и маниакальным пристрастием к военным упражнениям, он был исполнен презрения к людям, — по крайней мере к тем, которые его окружали, — изменчив в своей милости, часто жесток, с легкостью подвергал опале.
Причин к разрыву было много: Наполеон жаловался, что Россия не исполняет условий Тильзитского трактата, в отношении континентальной системы — допускает в свои порты ввоз английских колониальных и мануфактурных произведений под американским флагом, — что в войну с Австрией русский вспомогательный корпус не действовал, как войско, искренно союзное, и даже дружил австрийцам. Наполеон оскорблялся, что предложение его руки сперва великой княжне Екатерине Павловне, а после Анне Павловне, не было принято: Александр, дав сначала свое согласие, отозвался после, что на этот брак не было соизволения императрицы Марии Феодоровны. Со стороны Александра причины к войне: общая неприязнь к Франции русских, которых народное чувство страдало, оскорбляясь утратой военной славы в неудачные походы против Наполеона, расстройство финансов, вследствие этих войн, упадок и почти банкротство наших ассигнаций при невозможности исправить это, оставаясь верным континентальной системе Наполеона, которая, уничтожая нашу заграничную торговлю с Англией, наносила очевидный вред и государственному, и частному благосостоянию. Дипломатические сношения обоих кабинетов становились день ото дня холоднее и недружелюбнее. Дерзкий и презрительный тон французских дипломатов в Петербурге вызывал русских на подобный же оскорбления, и наши гвардейские офицеры не оставались у французов в долгу.
Все предвещало скорую, неизбежную войну с Францией — наступил незабвенный 1812 год!
Воззвание Наполеона к армии 10 июня 1812 года
Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась в Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн, и тем не покинут своих союзников на ее произвол. Россия увлечена роком. Судьба ее должна свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она постановляет нас между бесчестием и войной. Выбор не может быть сомнителен. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы. Вторая польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая; но мир, который мы заключили, принесет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы. В нашей императорской квартире, в Вилковишках, 22-го (10-го) июня 1812 года (Подписано): Наполеон.
...Достопамятное отступление нашей армии против непомерно сильнейшего числом Наполеона служит бесспорным доказательством превосходства русских войск.
И армия всем была обязана своему главнокомандующему, князю Багратиону. Он умел вселить в нас дух непобедимости. Притом мы дрались в старой России, которую напоминала нам всякая береза, у дороги стоявшая. В каждом из нас кровь кипела. Во время дела раненые офицеры, даже солдаты, сделав кое-как перевязку, спешили воротиться опять на свои места.
5 числа августа во весь день были мы свидетелями весьма жаркого сражения под стенами Смоленска. Неприятель отчаянно нападал и старался овладеть укреплениями то с одной, то с другой стороны города; самое же большое его стремление было на так называемые Малаховские городские ворота; во весь день артиллерия его не переставала стрелять по городу и кидать в оный гранаты.
К вечеру весь город пылал (строение большею частию было деревянное); даже окружавшие город старинные каменные башни — все было в огне, все пылало. Вечер был прекраснейший, не было ни малейшего ветра; огонь и дым, восходя столбом, расстилался под самыми облаками. Несмотря, однако, на гром пушек, ружейную пальбу, шум и крик сражающихся, благочестие русского народа нашло себе утешение в храме Предвечного. В восемь часов вечера в соборной церкви и во всех приходских раздавался колокольный звон. Это было накануне праздника Преображения Господня. Уже колокольни и даже самые церкви пылали, по всенощное молебствие продолжалось. Никогда столь усердных молитв перед престолом Всевышнего не совершалось, как в сей роковой час города.
В смоленском соборе
Чтобы достать провиант и знать, что происходило в городе, мы спускались туда по очереди.
Идя таким образом все дальше на разведку, я захотел проникнуть в один из соборов, и зрелище, представшее там передо мною, заставило меня быстро забыть цель моего прихода.
Целые семьи, покрытые лохмотьями, в ужасе, в слезах, изнуренные, слабые, голодные съежились на плитах вокруг алтарей. Их взгляды, устремленные на нас, выражали тоску; все дрожали при нашем приближении; еще немного, и эти несчастные, казалось, испустили бы вопли ужаса.
К сожалению, большинство этих несчастных отказывается даже от помощи, которую им предлагают. Я до сих пор вижу с одной стороны умирающего старика, распростершегося на полу во весь рост, с другой — хилых детей, прижавшихся к грудям матерей, которым нечем их больше кормить! Особенно много женщин; они жмутся к своим мужьям или братьям; все смотрят на нас с недоверием, следят за малейшими нашими движениями, потом поворачиваются к алтарям, как бы для того, чтобы просить у Бога защиты от нас. Я видел там тоже больных и среди них раненого русского солдата, стоны которого разрывали мне сердце.
Ф. В. Ростопчин – П. И. Багратиону
Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву. Когда бы случилось, чтобы вы отступили к Вязьме, тогда я примусь за отправление всех государственных вещей и дам на волю каждого убираться, а народ здешний, по верности к государю и любви к отечеству, решительно умрет у стен московских, а если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, — обратят город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем не дурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдет уголь и золу. Обнимаю вас дружески и по-русски от души, остаюсь хладнокровно, но с сокрушением от происшествий. Вам преданный граф Ростопчин.
17 августа, на второй день ожесточенного сражения за Смоленск, Чрезвычайный комитет, созванный Александром I для избрания главнокомандующего всеми действующими армиями, остановил свой выбор на генерале Михаиле Илларионовиче Кутузове.
Еще 28 июля он был избран командующим Московского, а 29 июля – Петербургского ополчений. И император Александр I, вопреки личной неприязни к Кутузову, вынужден был утвердить 20 августа решение комитета.
Утром 23 августа Кутузов выехал из Петербурга.
Действующие лица:
Барклай де Толли Коновницын
Кутузов Раевский
Беннигсен Кайсаров
Дохтуров Толь
Уваров Адъютант
Остерман
Роман Л.Н.Толстого «Война и мир» является, по мнению многих, «величайшим романом в мире». Это роман-эпопея, повествующий о знаменательных и грандиозных событиях из истории страны, освещающий важные стороны народной жизни, взгляды, идеалы, быт и нравы различных слоев общества. Основным художественным приемом, который использует Толстой, является антитезы. Этот прием является стержнем произведения, пронизывает весь роман снизу доверху.
Противопоставлены философские понятия в заглавии романа, события двух войн (войны 1805—1807 гг. и войны 1812 года), сражения (Аустерлиц и Бородино), социумы (Москва и Петербург, светское общество и провинциальное дворянство), действующие лица. Характер противопоставления носит и сопоставление двух полководцев — Кутузова и Наполеона.
Густой туман заставил прекратить кровопролитное Бородинское сражение; хотя оно не было выиграно нами, но его нельзя было считать и проигранным.
Неприятель воспользовался этим обстоятельством, чтобы отступить на позицию, которую он занимал поутру. Старая гвардия Наполеона не была поколеблена, точно так же, как и часть нашей гвардии, наш крайний правый фланг не был тронут.
Самый кровопролитный бой происходил на левом фланге и в центре. Французская армия сражалась с изумительным мужеством и понесла огромные потери, особенно пострадала ее кавалерия.
До тридцати генералов было убито и выбыло из строя: поэтому Наполеон назвал этот день битвой генералов. Нам пришлось оплакивать князя Багратиона, командовавшего второй армией и напоминавшего своей доблестью героев древнего мира. Он скончался от полученных им ран. Один из Тучковых был убит наповал, другой был смертельно ранен, а третий брат был ранен и взят в плен у Валутиной горы.
...Народ волнами кипящими стекался на Красную площадь. Старцы, опираясь на костыли, матери с грудными младенцами — все шло, все спешило. Дух русский вскипел двухвековой жизнью Заветных времен гражданина Минина и князя Пожарского. На алтарь любви чистой, бескорыстной, любви пламенной народ и отечество радостно возглавили и достояние, и жизнь свою. Итак, приносимая дань, говоря словами В. А. Жуковского, была: «Не власти, не венцу, а человеку дань».
...В селах и деревнях отцы, матери и жены благословляли сынов и мужей своих на оборону земли русской. Поступавших в ополчение называли жертвенниками, т. е. ратниками, пожертвованными отечеству не обыкновенным набором, но величием духовным. Жертвенники, или ратники, в смурых полукафтанах, с ружьями и пиками мелькали по всем улицам и площадям с мыслью о родине... Ласка и привет сердечный везде встречали их, и дивно свыкались они с ружьями и с настроениями военными.
Известие о решении Кутузова оставить Москву без боя быстро распространилось в войсках, но, как вспоминал С. Г. Волконский, «общий дух армии не пал; всякий постигал, что защищать Москву на Воробьевых горах — это было подвергнуть полному поражению армию, что великая жертва, приносимая благу отечества, необходима».
Войска, покидавшие Москву, были вынуждены медленно двигаться одной большой колонной через Дорогомиловскую заставу и Москву-реку. В ней находился и Кутузов. Первыми в 3 часа ночи 2 сентября по Дорогомиловскому мосту и далее по улицам Москвы потянулись обозы. Следом за ними прошло ополчение, потом пехота и артиллерия. Замыкали колонну казаки.
После Бородина обе армии стремительно продвигались к Москве по старой Смоленской дороге. Четвертый корпус наполеоновского войска под командованием вице-короля Италии Евгения Богарне, отделившись от основной армии в Можайске, через Рузу двинулся на Звенигород – небольшой город московской губернии, расположенный в 50 верстах столицы.
«Неприятельский корпус находится ныне на Звенигородской дороге... неужели не найдет гроб свой от дружины московской, когда бы осмелился он посягнуть на московскую столицу», — пишет М.И. Кутузов Ф.В. Ростопчину 30 августа.
С обеих сторон в Бородинской (Московской) битве участвовало около 290 тысяч бойцов, более 1200 орудий ревело на поле боя, выпустив за 15 часов до 130 тысяч ядер, гранат и картечных снарядов... И все же результаты той далекой от нас бойни не оправдали ничьих надежд: Кутузову не удалось остановить наступление французов и защитить Москву, а Наполеон не смог, в свою очередь, разгромить в генеральном сражении основные силы русской армии.
Сам французский император никогда не отказывался от чести победителя «при Москве-реке». Его точка зрения совершенно определенно высказана им в мемуарах, которые он продиктовал на острове Святой Елены: «Московская битва - мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 000 человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский, = вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: «Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!»
15-я дивизия — у Петровского дворца, 13-я— в Алексеевском, 14-я — на Бутырках. Легкая кавалерия иод начальством генерала Орнано развернулась по фронту этих дивизий в Всехсвятском и Останкине. Вице-король во главе королевской гвардии въезжает в Москву по прекрасной дороге, ведущей от предместья Петровско-Разумовского. Этот квартал, один из наиболее богатых в городе, назначен для квартирования итальянской армии. Дома, хотя большею частью и деревянные, поражают нас своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы пусты, везде молчание! — молчание, нагоняющее страх.
Молча, в порядке, проходим мы по длинным пустынным улицам; глухим эхом отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся казаться спокойными, но на душе у нас неспокойно: нам кажется, что должно случиться что-то необыкновенное.
Первый шаг к мирным переговорам
— Вера Артамоновна, ну, расскажите мне еще разок, как французы приходили в Москву, — говаривал я, потягиваясь на своей кроватке, обшитой холстиной, чтобы я не вывалился, и завертываясь в стеганое одеяло.
— И! Что это за рассказы, уж сколько раз слышали, да и почивать пора, лучше завтра пораньше встаньте, — отвечала обыкновенно старушка, которой столько же хотелось повторить свой любимый рассказ, сколько мне его слушать.
— Да вы немножко расскажите... Ну, как же вы узнали, ну, с чего же началось?
Был седьмой час вечера, как вдруг раздался выстрел со стороны Калужских ворот. Неприятель взорвал пороховой погреб, что было, по-видимому, условным сигналом, так как я увидел, что тотчас взвились несколько ракет и полчаса спустя показался огонь в нескольких кварталах города. Как только я убедился, что нас хотели поджарить в Москве, я тотчас решил присоединиться к моей дивизии, стоявшей биваком, не сходя с лошадей, на Владимирской дороге, под стенами города; я устроил свою главную квартиру на мельнице, где я был уверен, что я не буду сожжен. Ветер был очень сильный; к тому же было очень холодно. Только слепой мог не видеть, что это был сигнал к войне на жизнь и смерть; все подтверждало известия, полученные мною еще в январе месяце в Ростоке и Висмаре относительно намерения русских сжечь свои города и завлечь нас в глубь России. Я уже говорил, что я предупреждал об этом герцога де-Бассано, и что король прусский, как верный союзник, предсказал императору Наполеону все, что с нами случилось, и что ожидало нас впереди.
Император много занимался планами устрашения и раздробления России. Он намеревался провозгласить себя королем Польским, вознаградить Иосифа Понятовского княжеством Смоленским, создать из казацких областей и Украины самостоятельное королевство, основав, таким образом, нечто вроде Рейнского союза, а именно «Привислинский союз». Он задумывал поднять казанских и крымских татар. Наполеон велел изучать в московских архивах историю дворянских заговоров против царей, историю пугачевского бунта, думая поднять русских крестьян обещанием свободы.
Занятый всеми этими делами и замыслами, Наполеон пробыл в Москве с 15 сентября до 19 октября, в общей сложности — 33 дня. Это промедление явилось одной из непосредственных причин конечной катастрофы: хотя солдаты и отдыхали, лишенные фуража лошади продолжали гибнуть. Против массы казаков теперь уже не хватило бы кавалерии; вскоре стало очевидно, что не окажется достаточно лошадей, чтобы вывезти те 600 орудий, которые Наполеон привез в Москву, те, которые он хотел захватить с собой, и массу повозок, груженных амуницией, провиантом и добычей.
Великая война 1812 года, которую вела Россия в борьбе за существование и за самостоятельность, оставила в умах современников неизгладимое воспоминание. Не только русские и французы, непосредственно участвовавшие в борьбе в качестве двух главных противников, но и граждане германских государств, и Австрии, и Италии, и Швеции долго еще после окончания великого похода, в котором они принимали то или иное участие и о котором слышали от очевидцев, не переставали писать об этих вечно памятных событиях. Даже дальнейшая кровопролитная и долгая борьба восставшей в 1813 — 1814 годах Европы против «всемирного угнетателя» нисколько не заслонила от взоров потомства ту войну, в которой русский народ, отразив страшное нашествие, положил начало освобождению европейских народов. Много славных, навеки памятных страниц вписала Москва в свою восьмисотлетнюю историю и в одиннадцативековую историю русского народа.
В Петербурге
Прощаясь с государем, генерал Кутузов уверял его, что он скорее ляжет костьми, чем допустит неприятеля к Москве (это его собственное выражение). Мы знали, что московский главнокомандующий граф Ростопчин принимал самые сильные меры для того, чтобы древняя столица государства, если бы овладел ею неприятель, соделалась ему могилою. Можно же представить себе всеобщее удивление и в особенности удивление государя, когда заговорили в Петербурге, что французы вступили в Москву и что ничего не было сделано для обороны ее. Государь не получал никаких прямых известий ни от Кутузова, ни от Ростопчина и потому не решался остановиться на соображениях, представлявшихся уму его. Я видела, как государыня, всегда склонная к высоким душевным движениям, изменила свое обращение с супругом и старалась утешить его в горести. Убедившись, что он несчастен, она сделалась к нему нежна и предупредительна. Это его тронуло, и во дни страшного бедствия пролился в сердца их луч взаимного счастия.
Наказ партизана
Узнав, что в село Токареве пришла шайка мародеров, мы 2 сентября на рассвете напали на нее и захватили в плен девяносто человек, прикрывавших обоз с ограбленными у жителей пожитками. Едва казаки и крестьяне занялись разделом между собою добычи, как выставленные за селением скрытые пикеты дали нам знать о приближении к Токареву другой шайки мародеров. Это селение лежит на скате возвышенности у берега речки Вори, почему неприятель нисколько не мог нас приметить и следовал без малейшей предосторожности; мы тотчас сели на коней, скрылись позади изб и атаковали его со всех сторон с криком и стрельбою; ворвавшись в середину, мы еще захватили семьдесят человек в плен.
Настал бедственный, священный, славный, великий 1812 год. Беннигсен сильно домогался командования армии; он употреблял самые низкие средства, чтоб оклеветать перед государем Кутузова, и кто знает, может быть, успел бы в этом, если б князь П. А. Зубов, Кнорринг, Аракчеев, Балашов и Шишков не отстояли его в Тайном Военном Совете. Уже поговаривали вслух, что князь Зубов назначен на смену старому фельдмаршалу, и Кнорринг — в начальники штаба его. Однажды в заседании Совета обвиняли Кутузова, что он спит по 18 часов в сутки. «Слава Богу, что он спит: каждый день его бездействия стоит победы», — заметил Кнорринг. «Он возит с собой переодетую в казацкое платье любовницу». — «Румянцев возил их по четыре. Это не наше дело!» Сражение при Тарутине, которое при всяком другом предводителе (Барклае, Коновницыне, Раевском) кончилось бы совершенной гибелью французского 35-тысячного авангарда, имело для нас самые ничтожные выгоды; потеря же наша была безмерна.
Кружок офицеров снова собрался у костра, где лежал труп Усаковского...
Порешили тут же, где он пал, выкопать ему могилу. И могила была выкопана быстро. Копали ее сами офицеры не лопатами, а саблями, в знак особого сочувствия покойнику. Завернули его в плащ всего — с раздробленной головой до ног — не его первого, не его и последпяго хоронили так на походе. Засыпав свежую могилку землей, снова по-прежнему уселись тут же вокруг костра и припомнили все, что кто помнил хорошего из жизни покойника; а потом скоро перешли и на другое: не такое было время, чтоб долго вспоминать про убитых товарищей — на это смотрели как на разлуку, и быть может, ненадолго...
Разговор оживился. Серебряный кубок Давыдова переходил из рук в руки. В дружеском кружке виднелись новые лица, в том числе и молодое, задумчивое, цыгановатое лицо Жуковского в ополченском костюме.
Выйдя из Москвы по Рязанской дороге, армия Кутузова 17 сентября переправилась у Боровского моста через Москву-реку и перешла к Красной Пахре на Калужскую дорогу. Искусными действиями арьергарда М. А. Милорадовича этот маневр был скрыт от французского командования. 3 октября Кутузов расположил войска лагерем у Тарутина (80 км к югу от Москвы). Этим он прикрыл южные районы страны. Пребывание в Тарутине Кутузов использовал для пополнения армии и заготовки всего, необходимого для продолжения войны. Численность армии под его непосредственным командованием достигла 120 тыс. человек. Кроме того, в распоряжении Кутузова было до 200 тыс. ополченцев. Особенно важным было усиление кавалерии. Используя разбросанность войск Наполеона, Кутузов вел боевые действия небольшими отрядами против гарнизонов и отрядов французов. Большую помощь армии оказывали армейские и крестьянские партизанские отряды. З один месяц французы потеряли в боях до 30 тыс. человек. Попытки Наполеона заключить мир не имели успеха. Александр I отклонял все предложения о переговорах.
18 июля новым царским Манифестом 16 губерний получили право на ограниченный призыв ополченцев, в том числе и Дон.
Но желание донских казаков защищать свое Отечество было настолько велико, что кроме выставленных в действующую армию казачьих полков на Дону стало формироваться ополчение. Всего с Дона на войну с Наполеоном ушло 26 казачьих полков (в том числе 2, собранные по приказу от 26 июня атамана М. И. Платова, т.е. до объявления о призыве в ополчение), т.е. примерно 15 тысяч казаков. «В совершенной готовности к выступлению» стояли на Дону два рабочих полка (которые занимались строительством Новочеркасска), снабженные оружием и провиантом, а также «шесть орудий конной артиллерии, укомплектованные по штату людьми, зарядами и прочими принадлежностями сполна». В резерве на Дону остались до особого вызова правительством снаряженные донским дворянством из своих крестьян ополчение из 3.074 ратников, обеспеченным необходимым обмундированием, оружием, провиантом и т.д. Уже 5 октября войсковой атаман Платов докладывал письменным рапортом фельдмаршалу Кутузову о том, что практически все казачьи полки прибыли на места своей дислокации в русской армии.
На другое утро, 18-го, дороги уже испортились; повозки, нагруженные добычей, тащились с трудом; многие оказались сломанными, а с других возницы, опасаясь, чтобы они не сломались, спешили сбросить лишнюю кладь. В этот день я был в арьергарде колонны и имел возможность видеть начало безурядицы. Дорога была вся усеяна ценными предметами: картинами, канделябрами и множеством книг; в течение целого часа я подбирал другие, которые, в свою очереди, бросал, предоставляя кому угодно подымать их...
20 октября (1-го ноября), как и предыдущую ночь, мы провели в лесу, на краю дороги; за последние дни мы начали питаться кониной. Небольшое количество провианта, которое мы могли унести с собой из Москвы, уже истощилось, и нужда давала себя чувствовать вместе с усиливающимся холодом. Что до меня, то у меня еще оставалось немного риса; я берег его на случай крайности, предвидя в будущем нужду еще гораздо большую.
Наконец, 20-го ноября Наполеон принужден был покинуть Оршу; но он оставил там Евгения, Мортье и Даву и, остановившись в двух милях от этого города, стал расспрашивать о Нее, все продолжая поджидать его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше...
Но к вечеру четвертого дня рассеялась всякая надежда. Ночь принесла лишь изнурительный отдых. Все обвиняли друг друга в несчастии Нея, словно у нас была какая-нибудь возможность поджидать дольше третий корпус, под Красным, где пришлось бы сражаться лишних двадцать восемь часов, тогда как сил и боевые припасов хватало ровно на один час...
Ведя, таким образом, непрестанную борьбу с поздним временем года и с тысячью лишений, мы дошли до Березины. У нас в каждом эскадроне было не более сорока или пятидесяти человек, способных сражаться. Лошади выбились из сил, так как они давно уже страдали от недостатка фуража, истребленного неприятелем, который, подобно саранче, уничтожал все по пути; единственным кормом для наших лошадей служила солома с крыш, за которой приходилось ездить верст за десять или пятнадцать. Фельдмаршал изредка посылал нам транспорт овса или сухарей; это было всегда для нас настоящим праздником; без этой поддержки у нас было бы погибших не менее, чем у французов.
В ночь с 15-го на 16-е число мы прибыли с генералом Ермоловым в Борисов, где застали корпус Витгенштейна, уничтоживший перед тем дивизию Партоно.
Наполеон прибыл в Сморгонь с толпой умиравших, изможденных страданиями солдат; но он не позволил себе выказать ни малейшего волнения при виде бедствий этих несчастных людей, которые, со своей стороны, не роптали, чтобы не тревожить его. Действительно, возмущение было немыслимо: для этого требовалось новое усилие, а силы всех были уже истощены борьбой с голодом, холодом и усталостью. Для этого требовалось также сойтись, сговориться, согласиться, а голод и целый ряд других несчастий отделяли и изолировали всех друг от друга, сосредоточивая всякого в самом себе. Они были далеки от того, чтобы утомлять себя вызовами или даже жалобами, и шли молча, сохраняя все свои силы для борьбы с враждебной им природой; необходимость двигаться и постоянное страдание изгоняли всякие мысли. Телесные нужды подавляли все душевные силы; жизнь сохранялась только в ощущениях и была подчинена по старой памяти ряду впечатлений, сохраненных от лучших времен, чести и любви к славе, возбужденной двадцатью годами постоянных триумфов, жившей еще и дышавшей в их сердцах.
В XVII и XVIII вв. военные развивали систему поставок, основанную на накоплении припасов в магазинах и крепостях, дополняемых закупками у гражданских поставщиков, которые следовали по пятам за каждой армией. Эти тыловая и транспортная системы были в лучшем случае рудиментарны, поэтому у армии не было возможности поддержать себя на значительном расстоянии от своих магазинов. Эти тыловые и транспортные ограничения порождали такую систему военных операций, при которой они старательно планировались задолго до наступления и подкреплялись накоплением военных припасов за много месяцев до действительного начала кампании.
Если уж война началась, ее ход был ограничен службой тыла и снабжения. Не существовало облегченных маневров, когда армейские корпуса проходили бы сотни миль, как это было в кампанию 1805 г. Войны того периода были подобны турниру черепах и редко проникали далеко вглубь территории вовлеченных в них народов.
В столицу!
По приезде нашем из Красного в Ростов известия, привозимые казаком, каждый день становились благоприятнее. Дурные для неприятеля обстоятельства от часу умножались по осеннему времени года и усилению наших войск, как в дороге, так и на пунктах сообщений. Лучшие войска начал он в это время приготовлять к обратному походу, и на нашем тракте оставались кое-какие, и то мало, что казакам дало возможность оттеснить их до Ростокина, в чем способствовали им и окружные мужики, которых корысть делала храбрыми.
Войне 1812 года было посвящено множество мемуарной и художественной литературы, очерков, писем, записок очевидцев событий тех лет. Писали полководцы и государственные деятели, войны и поэты, простые люди, вплоть до московской дворовой женщины. Из этих писем мы узнаем, что, и женщины всех сословий не могли оставаться глухими к военным событиям 1812 года.
И, в первую очередь, это относится к знаменитой «кавалер девице» – Надежде Андреевне Дуровой, чья удивительная судьба еще при ее жизни стала легендой. В своих многочисленных походах она вела записки, нечто вроде дневника, по которым и были написаны впоследствии многие ее произведения.
Откройте «Азбуку 1812 года».Перед Вами — знаменитое издание «Подарок детям в память о событиях 1812 года», более известное как «Теребеневская азбука». Ее создатель скульптор И. И. Теребенев (1780—1815) завоевал поистине всенародную славу своими графическими листами на темы Отечественной войны 1812 года.
Теребеневу принадлежит более полусотни сатирических рисунков, снискавших наряду с карикатурами А. Г. Венецианова и И. А. Иванова небывалую популярность в самых широких кругах русского общества.
Высочайший манифест о построении в Москве церкви во имя Спасителя Христа
Спасение России от врагов, столь же многочисленных силами, сколь злых и свирепых намерениями и делами, совершенное в шесть месяцев всех их истребление, так что при самом стремительном бегстве едва самомалейшая токмо часть оных могла уйти за пределы Наши, есть явно излиянная на Россию благость Божия, есть поистине достопамятное происшествие, которое не изгладят веки из бытописаний.
Наполеоновское нашествие было огромным бедствием для России. Были полностью разрушены многие города, в огне московского пожара навеки исчезли многие драгоценные реликвии прошлого. Громадный ущерб был нанесен промышленности и сельскому хозяйству. Впоследствии Московская губерния быстро оправилась от опустошения, а в Смоленской и Псковской численность населения была меньше, чем в 1811 году вплоть до середины века.
Но общая беда, как известно, сближает людей. В борьбе с врагом тесно сплотилось население центральных губерний, составлявшее ядро русской нации. Не только губернии, непосредственно пострадавшие от нашествия, но и примыкавшие к ним земли, принимавшие беженцев и раненых, отправлявшие ратников, продовольствие и вооружение, жили в те дни одной жизнью, одним делом. Это значительно ускорило длительный и сложный процесс консолидации русской нации. Теснее сблизились с русским и другие народы России.
К началу Отечественной войны в русской армии существовало два вида наградного оружия: золотые шпаги и сабли и анненские шпаги и сабли со знаками ордена св. Анны 3-го класса. Награждение золотыми шпагами и саблями с надписью «За храбрость» было введено в 1788 году: для штаб- и обер-офицеров армии и флота предназначались шпаги и сабли с позолоченным эфесом и выгравированной надписью «За храбрость», для генералитета эфесы шпаг и сабель украшались алмазами и на них также гравировалась надпись «За храбрость», командующие армиями или отдельными корпусами награждались шпагами и саблями, эфесы которых украшались бриллиантами, золотыми лавровыми венками, а надпись содержала дату и место сражения.
События 1813 и 1814 гг.
После перехода немецкой границы русская армия была так малочисленна, что во время первого смотра императором в присутствии прусского короля в Калише в ней было немного более 15000 человек, остальная часть оставалась позади. Впрочем, изменилось и положение вещей: пока русские сражались на своей территории, они были одни, теперь же к ним присоединились войска их могущественных союзников. Первая явилась Пруссия; невольные союзники Наполеона, пруссаки, только радовались успехам России. Их симпатия открыто выразилась уже в прусском военном корпусе, начавшем кампанию с французами под начальством генерала Корка. При этом Фридрих-Вильгельм вовсе не знал распоряжений этого генерала совместно с Дибичем, начальником главного штаба у Витгенштейна; он сохранил даже навсегда злобу к генералу Йорку за ту независимость, с которой вел себя тот в этом деле: короли прежде всего любят послушание.
После великих событий 1815 года и тогдашнего трактата Парижского, столь различного, и по началу и по последствиям, с трактатом, заключенным после Крымской войны, пришлось всем, как царям, так и всей численности служебной, воротиться восвояси; тот же исход предстоял и мне.
Не могу дать себе отчета, почему я не исполнил своего прежнего намерения исколесить все части света и решился возвратиться в Россию на служебное поприще.