Уроки Совы Филиновны

СОВЕТ В ФИЛЯХ

 

Действующие лица:

Барклай де Толли                                         Коновницын

Кутузов                                                        Раевский

Беннигсен                                                    Кайсаров

Дохтуров                                                     Толь

Уваров                                                         Адъютант

Остерман

 

 

Изба в Филях. По стенам широкие лавки. В крас­ном углу — стол, около него лавки; слева у стола по­ходное кресло. На задней стене висит шинель и фу­ражка Кутузова. На стене у печки — лохань, помело, ухват и кочерга. Полки с посудой. На столе планы.

Барклай де Толли, закутанный в шинель, сидит за столом, погруженный в рассмотрение планов. По правую руку его — Остерман, Дохтуров, Уваров и Коновницын, стоят, оживленно беседуя, налево на первом плане. У печки Ермолов, взволнованный, озабоченно шагает из угла в угол.

 

Уваров (нервно Дохтурову). Вы разве не види­те, что делается в войсках?.. Уныние охватило солдат! Офицеры озлоблены!.. Тысячи раненых тянутся по до­роге к Москве. Наше войско после Бородинского сра­жения еще не успело оправиться и устроиться... Вы из­волили слышать, что сегодня на Поклонной горе до­кладывал полковник Кросса? светлейшему о наших по­зициях?.. Он прямо сказал: «Невозможно выбрать удобней позиции для того, чтоб погубить армию».

Дохтуров (горячо). Я совсем не стою за то, чтоб мы приняли бой на занятой позиции... Но у меня волосы становятся дыбом на голове, когда я только по­думаю, что мы без выстрела уступим Москву неприя­телю.

Коновницын.   Светлейший   просил   сегодня утром графа Ростопчина, чтоб архиепископ поднял из Москвы чудотворную икону Божией Матери и окро­пил войско святой водой... Крестный ход поднимет дух армии и воодушевит войска...

Входит полковник Толь.

Остерман (Толю). Еще не изволил прибыть барон Беннигсен... Скоро уже семь часов, а совет на­значен в четыре.

Толь. Барон объезжает позиции левого крыла на­шей армии.

Ермолов (насмешливо). У себя на постели по­сле сытного обеда...

 

Неловкое молчание. Толь проходит в глубину к печке. Ермолов подходит к нему.

 

Ермолов (тихо Толю). Старик все греется на солнышке...

Толь. Светлейший с дедушкой Андреем беседу­ет... (Прислушиваясь). Да вот и он идет.

 

Тяжелой походкой, с опущенной головой, входит Ку­тузов. Все встают.

 

Кутузов (подходя к креслу). Прошу садиться, господа! Беннигсен едет...

Беннигсен   (быстро входя).   Прошу   изви­нить, ваша светлость, с утра не слезал с коня... (Здо­ровается небрежно с генералами и занимает место на скамье по левую руку Кутузова.)

 

Кутузов, опустив голову, закрыв глаза, сидит, глубоко задумавшись. Молчание.

 

Беннигсен (посмотрев на Кутузова, вопроси­тельно обведя глазами генералов, говорит громко, уве­ренно). Итак, я позволю себе, господа, предложить во­прос: выгоднее ли сразиться под стенами священной Москвы или оставить ее неприятелю?.. Сражение под Москвой...

Кутузов (быстро поднимает голову и резко пре­рывает Беннигсвна). Вопрос ваш, барон, по меньшей ме­ре, неуместен... Положение слишком серьезно, чтобы ре­шать его наобум, не соображаясь с обстоятельствами дела. Участь не только армии, Москвы, по и всей Рос­сии зависит от решения сего вопроса.

Беннигсен   (обиженно).   Извините,   князь... Я очень знаю... но я желал...

Кутузов (горячо). Армия вверена государем мне... Прошу того не забывать...

 

Молчание.

 

Кутузов (спокойнее). Позиция наша на Воробьвых горах, выбранная бароном Беннигсеном, крайне не­выгодна...

Беннигсен (перебивая). Я позволю себе воз­разить...

Кутузов. Я не окончил, генерал... Позиция ни­куда не годится. Многие дивизии разобщены непроходи­мыми оврагами... В одном глубоком овраге речка.

Беннигсен. Да, но маленькая речка!..

Кутузов (возвышая голос). Речка, прерывающая всякое сообщение. Позади позиции Москва-река... За ней город с узкими улицами и переулками. Спуски к восьми мостам так круты, что только пехота может сойти по ним. Ежели неприятель опрокинет наши передовые линии — вся армия будет уничтожена до послед­него человека... Пока цела армия, есть надежда с честью кончить войну. С потерей армии не только Моск­ва — вся Россия будет потеряна... В силу сих сообра­жений я предлагаю совету вопрос: ожидать ли неприя­теля на выбранной позиции или оставить Москву?..

 

Глубокое молчание. Беннигсен, видимо, обиженный, смотрит на Кутузова с иронией.

 

Коновницын. Надо идти навстречу неприят... Барклай де Толли (встает и нервно пере­бивает). Я полагаю, что на занятой позиции бой нель­зя принять... Я самолично расположение наших войск подробно осмотрел. Позиция неудобна. Ожидать на ней неприятеля опасно. Победить его сомнительно. Наполе­он большими силами располагает, чем мы. Со времени Бородинского сражения наши войска потерпели зна-чительные потери, особенно в офицерах и генералах. Хотя бы нам и удалось место сражения удержать, мы значительный урон понесем. С оставшимися силами за­щищать обширную Москву нельзя. Ежели же мы разби­ты будем, то все, что достанется неприятелю на месте сражения, будет им уничтожено при нашем отступле­нии через Москву.

Дохтуров. Разве возможно говорить еще об от­ступлении!..

Барклай де Толли. Конечно, потеря Мос­квы произведет тяжелое впечатление на государя, но не будет для него неожиданностью. Она не вынудит его заключить мир. Решительная воля государя — с твер­достью продолжать войну. Сохранив Москву, Россия не избавит себя от войны, жестокой и разорительной. Со­хранив армию, она может продолжать войну. Един­ственное средство спасти отечество — оставить без боя Москву и отступить на Владимирскую дорогу, дабы сохранить сообщение с Петербургом.

Дохтуров (с досадой). Легко сказать: оставить Москву!..

Остерман (хладнокровно). А что же делать, по вашему мнению, генерал?

Дохтуров (горячо). Перейти в наступление и разбить неприятеля!

Остерман. А ежели Наполеон нас разобьет?

Коновницын. Ну, это вилами на воде пи­сано!..

Остерман. Ну, а ежели?

Дохтуров. Без риска никакая война невоз­можна!

Беннигсен. Я задаю вопрос: хорошо ли со­образили последствия, который повлечет за собою остав­ление Москвы, древней столицы империи. Какие потери казна и множество частных лиц понесут?.. (С возраста­ющим пафосом.) Подумали ли, что будут говорить кре­стьяне, общество, весь народ!..

Дохтуров. Всех охватит ужас и уныние!..

 

Кутузов сидит с опущенной головой, закрыв глаза, как бы дремлет.

 

Беннигсен (с пафосом). Подумали ли о сты­де оставить неприятелю древнюю, священную столицу без выстрела?!

Дохтуров. Ужасно, невыносимо стыдно!..

Беннигсен. Я спрашиваю, какое произведет сие впечатление на иностранные дворы?.. и вообще в чужих краях?.. Должно же наше отступление иметь гра­ницы!.. (Смотрит с иронией на дремлющего Кутузова.) И потом я не вижу поводов думать, что мы непремен­но разбиты будем... Сие ничем не доказано, и судить о том преждевременно.

Ермолов (сурово бурчит). А когда разобьют, будет уже поздно!

Беннигсен (с пафосом). Я думаю, мы оста­лись такими же русскими, которые всегда дрались с примерной храбростью!..

Ермолов (про себя). Ты-то наверно остался немцем!..

Беннигсен. Ежели мы в сражении 26-го ав­густа понесли большие потери, то не меньший понес и неприятель. Ежели наша армия расстроена после Бо­родина, то неприятельские войска поредели и расстроены.

Дохтуров. После Бородина они не скоро опра­вятся!.. Хорошую баню им задали!.. Будут помнить!..

Остерман (отчеканивая каждое слово). Мож­но решиться на защиту Москвы, ежели вы, граф, пору­читесь, что мы одержим победу на выбранной вами по­зиции.

Беннигсен (раздраженно). От одного чело­века того невозможно требовать. Победа зависит от храбрости солдат и умения генералов, граф.

Дохтуров. Совершенно правильно!

Адъютант (входя, докладывает). От генерала Винценгероде донесение к вашей светлости (подает па­кет Кутузову).

Кутузов ( разрывая пакет). Подать свечей!

 

Денщик приносит две свечи, ставит ни стол перед Ку­тузовым и уходит. Кутузов читает. Напряженное мол­чание.

 

Кутузов (со сдержанным волнением). Я полу­чил донесение, что неприятельские корпуса идут в об­ход наших флангов. Сообщение весьма важное.

Беннигсен (торопливо и тревожно). О, да, очень важное. Ввиду сего я предлагаю перевести все войска на левое крыло и двинуться навстречу неприя­телю.

Дохтуров (горячо). Мы разобьем его теперь наголову!..

Барклай де Толли. Теперь уже поздно!.. Ночью нельзя передвигать войск по непроходимым рвам.

Остерман. Мы и так все время бродили во тьме!..

Барклай де Толли. Неприятель может уда­рить на нас прежде, нежели мы успеем разместить вой­ска на новых позициях.

Беннигсен. Но диспозиция не так трудна, как вам кажется.

Барклай де Толли (горячо). Наша армия, по храбрости ей сродной, может сражаться в какой угодно позиции и отразить сильного неприятеля, но не может исполнять движения в виду неприятеля.

Кутузов (насмешливо). У нас уже были при­меры... Мы до сих пор помним Фридланд.

Беннигсен (злобно).   Фридланд!..   Фридланд был неправильный бой... Против тактики...

Ермолов. Колотят всегда против тактики.

Барклай де Толли. Русские не в состоянии исполнить движения в виду неприятеля.

Дохтуров (задорно). С русскими солдатами все возможно!.. Суворов и не то делал.

Коновницын.   Мы должны перейти   в на­ступление во что бы то ни стало. Армия расстроена более бездействием, чем Бородинским сражением. Я по­даю мой голос за наступательное движение...

Дохтуров (пылко). Мы обязаны перед госу­дарем и родиной защищать Москву. Успех боя зависит не от позиции, а от духа войск. Только русскому чело­веку понятно, что он теряет с потерей Москвы.

Раевский (входя). Прошу простить, ваша свет­лость, я был в арьергарде и только сейчас устроил войска.

Кутузов (апатично). Я устал... Ермолов, будь добр, передай генералу Раевскому, что мы здесь гово­рили...

Раевский (беря Ермолова под руку). Отойдем к сторонке, чтобы им не мешать.. (Отходят к печке и тихо беседуют.)

Кутузов (Уварову). А ваше мнение, генерал?

Уваров. Я разделяю мнение военного министра.

Кутузов (Раевскому). А ты что скажешь, Раев­ский?

Раевский (подумав). Мое мнение — оставить Москву без боя... «Россия не в Москве, среди сынов она!»

Кутузов (Ермолову). А ты, Ермолов, не проро­нил ни слова?

Ермолов. Я бы атаковал неприятеля!

Дохтуров (про себя). Иного мнения не может быть у человека, любящего свою родину.

Кутузов (внезапно вспылив). Ты говоришь так, Ермолов, потому что не на тебе лежит ответственность за целость армии и за исход войны.

 

Неловкое, продолжительное молчание.

 

Кутузов (глубоко взволнованный). С потерей Москвы не потеряна еще Россия... Первой обязанно­стью поставляю себе сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление... Самым уступленном Москвы приготовлю неизбежную гибель неприятелю... Посему я намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге... Знаю, вся ответствен­ность обрушится на мою седую голову, но я жертвую собой для блага отечества... (Помолчав, встает и гово­рит твердо.) Приказываю отступать!

Тяжелое молчание. Дохтуров быстро встает, спешно кла­няется и уходит, раздосадованный, за ним, озабочен­ные, угрюмые, опустив глаза в землю, уходят все остальные. Кутузов опускается в кресло. Кайсаров сто­ит в глубине.

 

Кутузов (внезапно всхлипывая). Что делаем! Боже мой, что делаем!.. Подумать страшно! Москву французам покидаем!.. (Кладет голову на стол и громко рыдает.)

Из пьесы «Пожар Москвы» Е. П. Карпова

 

С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанностью ставлю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю. Поэтому я намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге. Знаю, ответственность падет на меня, но жертвую собою для спасения Отечества. Приказываю отступать!

М. И. Кутузов