Уроки Совы Филиновны

НАШЕСТВИЕ

 

Воззвание Наполеона к армии 10 июня 1812 года

Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась в Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн, и тем не покинут своих союзников на ее произвол. Россия увлечена роком. Судьба ее дол­жна свершиться. Не думает ли она, что мы перероди­лись? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она постановляет нас между бесчестием и войной. Выбор не может быть сомнителен. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы. Вторая польская война будет для французского оружия столь же слав­на, как и первая; но мир, который мы заключили, при­несет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пя­тидесяти лет оказывала на дела Европы. В нашей им­ператорской квартире, в Вилковишках, 22-го (10-го) ию­ня 1812 года (Подписано): Наполеон.

 

***

 

Переход через Неман. Для вторжения в Россию Напо­леон мог избрать один из следующих четырех путей: во-первых, через Киев на Москву; во-вторых, через Гродно и Смоленск на Москву же; в-третьих, через Ковно, Вильно, Витебск на Москву; в-четвертых, через Тильзит, Митаву, Ригу, Нарву на Петербург. Первый и четвертый вариант были отвергнуты, так как первая ставила французов в слиш­ком большую зависимость от Австрии, а четвертая—от Прус­сии. Путь на Гродно также был отвергнут по причине трудности перехода через пинские болота. Оставался путь на Ковно.

23 июня генерал Эбле со своими понтонерами меньше чем в два часа навел через реку Неман у Ковно три моста на рас­стоянии всего ста сажен один от другого. 24 июня утром войскам прочитано было знаменитое воззвание: «Солдаты, вто­рая польская война начата!» В течение трех дней — 24 - 26 июня — по мостам под Ковно прошли корпус Даву, кавалерия Мюрата, императорская гвардия (старая и моло­дая, пехота, конница, артиллерия), корпуса Удино и Нея. Евгений переправился по преннскому мосту (но только 28 июня), Жером — по гродненскому, Макдональд — по тильзитскому. Всего переправилось около 400 000 человек с 1000 орудий.

 

Надежной опорой Наполеону во всех его баталиях служили 26 маршалов. В мае 1804 года император в один день присвоил это высшее воинское звание сразу 18 генералам.

 

НЕМАН

Ты ль это, Неман величавый?

Твоя ль струя передо мной?

Ты, столько лет, с такою славой,

России верный часовой?..

Один лишь раз, по воле бога,

Ты супостата к ней впустил

И целость русского порога

Ты тем навеки утвердил...

Ты помнишь ли былое, Неман?

Тот день годины роковой,

Когда стоял он над тобой,

Он сам — могучий южный демон,

И ты, как ныне, протекал,

Шумя под вражьими мостами,

И он струю твою ласкал

Своими чудными очами?..

Победно шли его полки,

Знамена весело шумели,

На солнце искрились штыки,

Мосты под пушками гремели —

И с высоты, как некий бог,

Казалось, он парил над ними,

И двигал всем, и все стерег

Очами чудными своими...

Лишь одного он не видал...

Не видел он, воитель дивный,

Что там, на стороне противной,

Стоял Другой — стоял и ждал...

И мимо проходила рать —

Все грозно-боевые лица,

И неизбежная Десница

Клала на них свою печать...

И так победно шли полки,

Знамена гордо развевались,

Струились молнией штыки,

И барабаны заливались...

Несметно было их число —

И в этом бесконечном строе

Едва ль десятое чело

Клеймо минуло роковое...

Ф. Тютчев

 

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ НЕМАН

Вот Руси границы, вот Неман. Французы

Наводят понтоны; работа кипит...

И с грохотом катятся медные пушки,

И стонет земля от копыт.

Чу! бьют в барабаны... Склоняют знамена;

Как гром далеко раздается: «Vivat!»

За кем на конях короли—адъютанты

В парадных мундирах летят?

Надвинув свою треугольную шляпу,

Все в том же походном своем сюртуке,

На белом коне проскакал император —

С подзорной трубою в руке.

Чело его ясно, движенья спокойны,

В лице не видать сокровенных забот.

Коня на скаку осадил он и видит —

За Неманом туча встает...

И думает он: «Эта темная туча

Моей светозарной звезды не затмит!»

И мнится ему в то же время, — сверкая,

Из тучи перст Божий грозит...

И, душу, волнуя, предчувствие шепчет:

«Сомнет знамена твои русский народ!»

«Вперед!» — говорят ему слава и гений —

«Вперед, император! Вперед!»

И лик его бледен, движенья тревожны,

И шагом он едет, и молча глядит,

Как к Неману катятся медные пушки

И стонут мосты от копыт.

Я. Полонский

 

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Не в лузьях-то вода полая разливается:

Тридцать три кораблика во поход пошли,

С дорогими со припасами — свинцом-порохом.

Французский король царю Белому отсылается.

«Припаси-ка ты мне квартир — квартир, ровно сорок тысяч,

Самому мне, королю, белые палатушки».

На это наш православный царь призадумался,

Его царская персонушка переменилась.

Перед ними стоял генералушка — сам Кутузов.

Уж он речь-то говорил, генералушка,

Словно как в трубу трубил:

«Не пужайся ты, наш батюшка, православный царь!

А мы встретим злодея середи пути,

Середи пути, на своей земле,

А мы столики поставим ему — пушки медные,

А мы скатерти ему постелим — каленых картеч;

Угощать его будут — канонерушки,

Провожать его будут — все казачушки».

 

***

 

Французская армия приближалась к Неману тремя от­дельными частями... 23-го июня, до рассвета, император­ская колонна достигла Немана, не видя его. Опушка большого прусского Пильвицкого леса и холмы, тяну­щиеся по берегу реки, скрывали готовую к переправе великую армию.

Наполеон, ехавший до тех пор в экипаже, сел на лошадь в два часа утра. Он обозревал русскую реку, не маскируясь другим костюмом, как говорили, но при­крываясь ночною тьмой, чтобы перейти эту границу, ко­торую, пять месяцев спустя, он мог перейти только бла­годаря той же темноте. Когда Наполеон подъезжал к берегу, его лошадь вдруг упала и сбросила его на пе­сок. Кто-то воскликнул: «Плохое предзнаменование; римлянин отступил бы!» Неизвестно, сам он или кто-то из свиты произнес эти слова.

Осмотрев все, он приказал в сумерки на следую­щий день перекинуть через реку, у деревни Понемунь, три моста; потом удалился в свою стоянку, где провел весь день, то в своей палатке, то в одном польском до­ме, неподвижно и бессильно простертый, ища напрасно отдыха среди удушливого зноя.

С наступлением ночи Наполеон приблизился к реке. Первыми переправились несколько саперов в челноке. Они пристали и высадились на русский берег без пре­пятствий, к их удивлению. Там — мир; война — с их стороны; все спокойно в этой чуждой стране, которая была им представлена такой угрожающей. Между тем к ним скоро явился простой казацкий офицер, команду­ющий патрулем. Он один; кажется, что он уверен в ми­ре и не подозревает, что перед ним — вся вооружен­ная Европа. Он спрашивает иностранцев, кто они. «Французы», — было ответом. «Что нужно вам и зачем пришли вы в Россию?» — продолжал он. «Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!» — резко ответил один из саперов. Казак ускакал; он исчез в ле­су. Вдогонку ему выстрелили три разгоряченных солдата.

Итак, три слабых выстрела, оставшихся без ответа, оповестили нас о новой кампании и о начале большого нашествия. Этот первый сигнал войны сильно рассердил императора, — из предосторожности, или из пред­чувствия. Сейчас же триста стрелков переправились на другой берег для охраны постройки мостов.

Тогда все французские колонны вышли из долин и леса. Молча, под прикрытием темноты, они приближа­лись к реке. Надо было натолкнуться на них, чтобы узнать о их присутствии. Всякие огни были запрещены. Отдыхали под ружьем, как будто в виду неприятеля. Зеленая рожь, покрытая сильной росою, послужила лю­дям постелью и кормом лошадям.

Ночь, с ее свежестью, прерывавшей сон, темнота, удлиняющая часы и усиливающая лишения, наконец, завтрашние опасности, — все это делало положение серьезным. Поддерживало ожидание большого дня. Про­читано было воззвание Наполеона; шепотом повторя­лись самые замечательные места, и гений побед вос­пламенял наше воображение. Перед нами была рус­ская граница. Наши жадные взоры уже старались сквозь мрак поглотить эту страну, обещанную нашей славе. Нам чудились радостные крики литовцев при приближении освободителей. Нам казалось, что река окружена их умоляющими руками. Здесь мы во всем нуждались, там у нас будет все. Они будут угадывать наши нужды: мы будем окружены любовью и призна­тельностью. Что значит плохая ночь? День скоро на­чнется, а с ним тепло и мечты! День наступил! Он осветил только горячий пустынный песок и угрюмые темные леса! Мы грустно посмотрели друг на друга и почувствовали, что охвачены гордостью и надеждой при внушительном виде нашей соединенной армии.

В трехстах шагах от реки, на самом высоком хол­ме, виднелась палатка императора. Вокруг нее все хол­мы, их склоны и долины были покрыты людьми и ло­шадьми.

Как только солнце осветило движущуюся массу, по­крытую блестящим оружием, дан был сигнал, и сейчас же вся эта масса двинулась тремя колоннами к трем мостам. Видно было, как они извиваются, спускаясь по небольшой поляне, отделявшей их от Немана, прибли­жаются к нему, доходят до трех переходов, вытягива­ются, суживаются, чтобы перейти их и, наконец, попасть на эту чуждую землю, которую они шли опустошать и которую они должны были покрыть своими трупами.

Стремление было так велико, что две дивизии аван­гарда готовы были броситься в рукопашную из-за чес­ти перейти первыми; трудно было их успокоить. Напо­леон поспешил ступить на русскую землю. Он сделал без колебаний этот первый шаг к своей гибели. Снача­ла он стоял около моста, взорами поощряя солдат. Они приветствовали его обычными криками. Они казались более воодушевленными, чем он; может быть, у него было тяжело на сердце от предстоящего нашествия, или его ослабевшее тело не переносило необычайного зноя, или, наконец, он уже изумлялся, не видя врага.

Им овладело, наконец, нетерпение. Он вдруг углу­бился в прибрежный лес. Он скакал во всю прыть. Ка­залось, что он в своей поспешности хочет один настиг­нуть врага. Он одиноко проскакал больше мили в этом направлении, но затем пришлось возвращаться к мос­там, откуда он со своей гвардией поехал по течению ре­ки, направляясь в Ковно.

 Филипп-Поль Сегюр, французский генерал

 

***

 

...И с этой высоты Наполеон мог объ­ять взглядом всю свою армию и Неман с перекину­тыми через него мостами. Я случайно мог полюбовать­ся этой картиной. Дивизия Фриана, в которую входила моя бригада, должна была составить авангард, но она ночью заблудилась и пришла на берег, когда вся ар­мия была уже выстроена. Увидев наше появление, им­ператор подозвал к себе Фриана и дал приказание. По­ка дивизия ждала своего начальника, я приблизился к группе генералов, принадлежащих к главной квартире императора. Среди них царило мертвое молчание, по­ходившее на мрачное отчаяние. Я позволил себе ска­зать какую-то шутку, но генерал Коленкур, брат обер-шталмейстера, впоследствии убитый при Бородине, ска­зал мне жестом: «Здесь не смеются, это великий день». Вместе с тем он указал на противоположный берег, как бы желая прибавить: «Там наша могила».

Антоний Дедем, французский генерал

 

***

 

...Наполеоном овладело беспокойство и удивление: он понял, что безмолвие русских зловещее их присутствия и сопротивления. В этот момент разда­лись раскаты, и он стал прислушиваться, думая, что раздался грохот пушек, но это был гром. Внезапно на­ступила темнота: надвинулись тучи... Буря разразилась с неудержимой силой... В 5 часов армия продолжала проходить Неман. Наполеона все более и более трево­жило молчание русских.

Анри Жолли, полковник французской армии

 

***

 

Я задался целью не спать эту удивительную ночь, не сообразив, что военные тревоги и без того не дадут уснуть... Вечерняя заря, встретившись с утренней, оза­ряла небо, а дым многочисленных костров придавал окружавшему нас воздуху своеобразный вид, который вместе с большим шумом производил странное впечат­ление. Наступило утро, и мы узнали, что мосты наве­дены, войска переходят реку и многие, даже сам Напо­леон, уже на русском берегу... Наконец, тронулись и мы; расположившись на засеянной возвышенности близ берега Немана, мы были застигнуты страшной грозой с раскатами грома и проливным дождем, который про­мочил нас до последней нитки.

Как только дождь прошел, все сразу встрепенулись и задвигались, полк шел за полком; к вечеру дошла очередь и до нас, и мы переправились по доскам на ту территорию, где большинство из нас осталось навеки. Это было близ Ковно, недалеко от того места, где Вилия впадает в Неман.

Генрих Роос, врач французской армии

 

***

Неприятель ступил шаг на наш берег Немана, и единственным к соединению войск наших средством было отступление.

А. Ермолов, русский генерал

 

***

 

Неприятель, вопреки правам народным, без всякого объявления войны, вторгнулся в границы наши и, переправясь через Неман, обратил главнейшие силы свои на литовские провинции. Командующему 2-й армией, князю Багратиону, и графу Платову предписано было отступить через Минск к Борисову для соединения с 1-й Западной армией.

М. Барклай де Толли, русский генерал

 

***

Получено следующее известие о военных действиях из главной квартиры от 29 июня... Корпусы под начальством фельдмаршалов: Нея, Даву, Удино, Макдональда, князя Понятовского и гвардия перешли Неман в одно время в Юрбурге, Ковно, Олитте И Мерече... Происходили некоторые сшибки, в которых гвар­дейские казаки себя отличили.

«Северная почта», 1812 г.

 

Игра в карты в 1812 году

  На стол колоду, господа. Крапленая колода.

Он подменил ее, когда, барон, вы пили воду.

Валет наколот, так и есть. Барон, ваш долг погашен.

Вы — проходимец, ваша честь,

Вы — проходимец, ваша честь,

И я к услугам вашим.

 

     Но я не слышу ваш ответ,

     О, нет, так не годится...

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 

— Закончить не смогли вы кон. Верните бриллианты.

А вы, барон и вы, виконт, пожалте в секунданты.

Ответьте, если я не прав, но наперед все лживо...

Итак, оружье ваше, граф?

Итак, оружье ваше, граф?

За вами выбор, живо!

 

     Вам скоро будет не до карт,

     Вам предстоит сразиться,

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 

— Да полно, предлагаю сам. На шпагах? Пистолетах?

Хотя сподручней было б вам на дамских амулетах.

Кинжал? Ах, если б вы смогли. Я дрался им в походах.

Но вы б, конечно, предпочли,

Но вы б, конечно, предпочли

На шулерских колодах.

 

     Вы не получите инфаркт,

     Вам предстоит сразиться,

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 

Не поднимайте, ничего, я встану сам, сумею.

И снова вызову его, пусть даже протрезвею.

Барон, молчать! Виконт, не хнычь! Плевать, что тьма народу.

Пусть он расскажет, старый хрыч,

Пусть он расскажет, старый хрыч

Чем он кропил колоду.

 

     Когда раскроешь тайну карт,

     Дуэль не состоится...

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 

А коль откажется сказать, клянусь своей главою,

Графиню можете считать сегодня же вдовою.

И, хоть я шуток не терплю, но я могу взбеситься.

Тогда я графу прострелю,

Тогда я графу прострелю

Экскьюз ми, ягодицу.

 

     Стоял весенний месяц март,

     Летели с юга птицы.

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 

— Ах, граф, прошу меня простить! Я вел себя бестактно.

Я в долг хотел у вас просить, но не решался как-то.

Хотел просить наедине, мне на людях неловко,

И вот пришлось затеять мне,

И вот пришлось затеять мне

Дебош и потасовку.

Ну да, я выпил целый штоф и сразу вышел червой...

Дурак? Вот как? — Что ж, я готов. Итак, ваш выстрел первый.

 

     Стоял июль, а может март,

     Летели с юга птицы,

     А в это время Бонапарт,

     А в это время Бонапарт

     Переходил границу.

 Вл. Высоцкий

 

***

Во всех отношениях мы перебивались кое-как: уже мало было хлеба, а мука, молоко, вино и водка сдела­лись большой редкостью. Купить ничего нельзя было. Офицеры должны были довольствоваться тем, что до­бывала воровством и грабежом их прислуга. В первые же дни за Неманом общая нужда вызвала крупнейшие беспорядки.

Генрих Роос

 

* * *

27-го Наполеон направился уже к Вильне, надеясь, что русская армия, над которой в то время начальство­вал Барклай де Толли, примет сражение под стенами этого города. Но русский главнокомандующий предпо­чел сжечь свои магазины (склады боеприпасов), разрушил мост, перекинутый через реку Вилию, и направился форсированным маршем к северу, по направлению к укрепленному лагерю на берегах реки Дриссы. 28 июня император вступил в Вильну.

Иоахим Руа, французский капитан

 

***

 

Глазам своим не верил Наполеон, когда увидел, что дефилеи покинуты русскими, и его авангард прошел их беспрепятственно. Это обстоятельство довело императо­ра до бешенства; с его губ посыпались на русских об­винения и угрозы за то, что они не только неуязвимы, но и невидимы. Он заключил, что они поступают так с умыслом, и отступление их было преднамеренно; он знал, что если русские получат приказ сражаться, то это будет живая стена, которую можно опрокинуть, но она не поддастся. Во всяком случае, хотя в этом мол­чании скрывалась опасность, все-таки надо было вос­пользоваться отступлением русских, и Наполеон... во­шел в Вильну.

Анри Жолли

 

* * *

Разъединенная неприятельскими войсками, ар­мия везде отбивалась. Не только ни один корпус, но даже отдельный отряд или партизанский разъезд не был уничтожен или разбит. Все отступали с большим трудом, но обыкновенным порядком. Хотя часто и шли ночью, но всегда имели отдых. Все были раздражены нашествием неприятеля и бедствием Рос­сии. Полагали, что неприятели очень многочисленны, но Россию нужно отстоять, а потому не только не теряли духа, а еще более укреплялись.

 

Н. Митаревский, русский поручик, артиллерист

 

 

***

 

Блеснул кровавый меч в неукротимой длани

Коварством, дерзостью венчанного царя;

Восстал вселенной бич — и вскоре лютой брани

Зарделась грозная заря.

 

И быстрым понеслись потоком

Враги на русские поля.

Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,

Дымится кровию земля,

И села мирные и грады в мгле пылают,

И небо заревом оделося вокруг,

Леса дремучие бегущих укрывают,

И праздный в поле ржавит плуг.

 

Идут — их силе нет препоны,

Все рушат, все свергают в прах,

И тени бледные погибших чад Беллоны

В воздушных съединясь полках,

В могилу мрачную нисходят непрестанно

Иль бродят по лесам в безмолвии ночи...

Но клики раздались... Идут в дали туманной...

Звучат кольчуги и мечи.

 

Страшись, о рать иноплеменных!

России двинулись сыны;

Восстал и стар и млад, летят на дерзновенных,

Сердца их мщеньем возжены.

 

Вострепещи, тиран! Уж близок час паденья,

Ты в каждом ратнике узришь богатыря,

Их цель — иль победить, иль пасть в пылу сраженья

За Веру, за Царя.

 

А. С. Пушкин

 

В самом деле, чего Наполеон хотел? Сделать Францию могущественнейшей землей в мире, чтобы, опираясь не ее порабощения, самому деспотически владычествовать над всем миром, ругаясь над народным правом, и упрочить это владычество за своей династией. А чего достиг он? Разорения, обезлюдения и позора Франции, а себе – тюрьмы на бесплодной скале Антантического океана.

 

В. Г. Белинский

 

***

 

В тот самый день 24 июня; когда французская армия начала свой переход через Неман, Александр I присутствовал на празднестве, которое русские офицеры давали в его честь в окрестностях Вильны, пригласив высшее виленское общество. Здесь он вечером узнал о переходе че­рез Неман. 26 июня Александр оставил город, отправив генерал-адъютанта А. Д. Балашова для фиктивных переговоров с Наполеоном, подобно тому, как несколько раньше Наполеон, желая выиграть время, посылал к Александру графа Нарбонна.

 

***

 

Балашов у Наполеона

 

Я пришел к обеду в назначенное время; через чет­верть часа вышел и Наполеон, окончив смотр какому-то пришедшему полку. Приметить надо, что тон, который Наполеон принял на себя во время обеда, был уже не тот, который он имел в кабинете, а гораздо надменнее, и часто приходило мне на мысль остановить неприлич­ность сего тона каким-нибудь ответом не по его вкусу, чтоб он сие заметил и воздержался, иначе мне, быв одному посреди неприятелей, нечем было другим под­держать достоинство наложенной на меня должности.

За столом было пять человек: Наполеон, Бертье, Бесиер, Коленкур и я. В другой комнате за обедом было человек 40 генералов...

Разговор во время обеда.

Наполеон спросил меня:

— Есть ли у вас киргизские полки?

— Нет, Ваше Величество, киргизских у нас нет, но для образца у нас есть один или два полка башкир и татар, которые похожи на киргизов.

— Я знаю об этом, так как ко мне являются из них де­зертиры... Скажите, у вас другой губернатор в Москве?

— Да, Ваше Величество. Маршал граф Гудович по­просил отставки по причине своих пожилых лет.

— Не правда ли, император Александр переменяет всех, кто хорошо расположен к французам?

— Ваше Величество, беру на себя смелость уверить вас, что граф Гудович признает только русских.

— Вам нужен англоман, а кто-либо другой не оттал­кивал бы таким образом других иностранцев. Скажи­те, Штейн (бывший прусский министр, приглашенный на службу Александром I) обедал с императором Александром?

— Ваше Величество! Все знатные особы приглаша­ются к столу его величества.

— Как можно Штейна посадить за стол русского императора? Если даже император Александр решил слушать его советы, он никогда не должен был иметь его у себя за столом. Разве можно представить себе, чтобы Штейн мог быть предан ему; ангел и диавол ни­когда не должны быть вместе. Коленкур! Вы были в Москве?

Он отвечал:

— Да, Ваше Величество.

— Что она собой представляет? Большую деревню? Он отвечал:

— Ваше Величество! Это скопление больших и пре­красных домов наряду с маленькими лачужками.

Оборотясь ко мне:

— Генерал, сколько насчитываете вы жителей в Москве?

— 300 тысяч, Ваше Величество.

— А домов?

— 10 тысяч, Ваше Величество.

— А церквей?

— Больше 240.

— Почему столько?

— Наш народ их много посещает.

— Отчего это происходит?

— Наш народ набожен, религиозен.

— Ба! В наши дни уж нет религиозных.

— Простите, Ваше Величество, не везде одно и то же. Может быть, нет больше религиозных в Германии и Италии, но есть в Испании и в России.

Помолчав немного, Наполеон, оборотясь ко мне, спросил:

— Какая дорога в Москву?

Я отвечал ему:

— Ваше Величество, этот вопрос меня немного за­трудняет: русские говорят так же, как и французы, что все дороги ведут в Рим. Дорогу на Москву избирают по желанию: Карл XII шел через Полтаву.

Тут мы встали из-за стола и пошли в кабинет, но уже не двое, а все пятеро, бывшие за обедом.

Наполеон начинает опять речь:

— Император Александр испортил прекраснейшее царствование, бывшее когда-либо в России. Боже мой! Чего же хотят люди? Бывши побежденным под Аустерлицем, под Фридландом, — словом, после двух несча­стливых войн, он получает Финляндию, Молдавию, Валахию, Белосток и Тирасполь, — и после всего этого быть еще недовольным! Могла ли когда-нибудь Екате­рина надеяться на это? Он начал эту войну на свою беду, — или слушаясь плохого совета, или подчиняясь злому року. Но после всего этого я не сержусь на него за эту войну. Одной войной больше — это значит одним триумфом больше для меня. Впрочем, это — право ко­ронованных особ. Но это нужно делать надлежащим об­разом, благородным, возвышенным. Как принимать в свое общество Штейна, Армфельда, Винценгероде! Ска­жите императору Александру, что, окружая себя мои­ми личными врагами, он подчеркивает, что хочет мне лично нанести обиду. И что я, вследствие этого, дол­жен ему сделать то же самое. Я изгоню из Германии всех его родственников из Вюртемберга, Бадена, Вейма­ра; пусть он им готовит убежище в России. Разве у вас мало русских дворян, которые, наверно, были бы более преданы императору Александру, чем эти корыстолюб­цы; разве он верит, что они влюблены в его образ? Пусть он даст управление Финляндией Армфельду — я ничего не стану говорить, но приблизить его к себе—фу! Помолчавши несколько, он продолжал:

— На кого же вы рассчитываете? Англичане ничего не могут вам дать; денег у них нет у самих, и вы разо­рите совершенно свои финансы, которые уже расстрое­ны. Шведы! Если их судьба всегда такова, чтобы быть управляемыми сумасшедшим, то они ни на что не мо­гут быть вам полезны. Шведский король сошел с ума; позаботились послать другого, чтобы ими управлять, не теряет ли Понтекорво тоже рассудок. Но подождите не­много, посмотрим еще, что сделают шведы, когда вы будете в плохих условиях!.. Турки — то же. Обе эти державы не преминут ринуться на вас, лишь только представится для этого удобный случай. Вам недостает хороших генералов. Багратион еще лучший, это — не­большого ума человек, но хороший генерал. Что ка­сается Беннигсена, уверяю вас, что я никогда не заме­чал в нем никаких достоинств; каким образом он вел себя в Эйлау, во Фридланде! И вот он, постаревший па пять лет (он всегда был слаб и делал ошибку за ошибкой), что же будет теперь? И зачем император Александр дал ему почувствовать, что знает его пре­ступление... Как назначать его после этого! Он не должен был делать ни того, ни другого. Я знаю, что им­ператор Александр стал сам во главе командования армией. Почему это? Стало быть, он берет на себя от­ветственность за поражение? Война, это — мое ремес­ло, я к этому привык. Для него это не то же самое, он — император по рождению; он должен управлять и назначить генерала для командования: если он делает хорошо, наградить его, если плохо — отстранить, на­казать его. Пусть лучше генерал будет ответственным перед ним, чем он перед народом, так как монархи имеют тоже ответственность. Этого не следует забы­вать.

Потом, походив немного, подошел он к Коленкуру и, ударив его легонько по щеке, сказал:

— Ну! Что же вы ничего не говорите, старый куртизан петербургского двора? Что, лошади генерала гото­вы? Дайте ему моих, ему предстоит длинный переезд.

Потом, оборотясь к Бертье:

— Александр, вы можете дать генералу проклама­цию, — это не секрет.

Этим кончилась моя поездка.

А. Балашов

 

 

ТАБЕЛЬ О РАНГАХ — в России положение о чинах и порядке прохождения гос. службы по военному, гражданскому и придворному ведомствам. Введена Петром I в январе 1722. Подразделила чины на 14 рангов, каждому чину соответствовала определенная должность. Первые (высшие) 6 рангов штатской и придворной служб и первый офицерский чин в армии давали право на получение потомственного дворянства, что способствовало формированию дворянской бюрократии. С некоторыми изменениями действовала до 1917.

I класс — в гражданских чинах: канцлер, действительный тайный советник; в военных чинах: генерал-фельдмаршал; в морских чинах: генерал-адмирал; в придворных чинах: нет.

II класс — в гражданских чинах: действительный тайный советник; в военных чинах: генерал от кавалерии, генерал от инфантерии, генерал от артиллерии, инженер-генерал; в морских чинах: адмирал; в придворных чинах: обер-камергер, обер-гофмаршал, обер-шталмейстер, обер-егермейстер, обер-гофмейстер, обер-шенк, обер-церемониймейстер, обер-форшнейдер.

III класс — в гражданских чинах: тайный советник; в военных чинах: генерал-лейтенант; в морских чинах: вице-адмирал; в придворных чинах: гофмаршал, шталмейстер, егермейстер, гофмейстер

IV класс — в гражданских чинах: действительный статский советник; в военных чинах: генерал-майор; в морских чинах: контр-адмирал; в придворных чинах: нет.

V класс — в гражданских чинах: статский советник; в военных чинах: нет; в морских чинах: нет; в придворных чинах: церемониймейстер.

VI класс — в гражданских чинах — коллежский советник; в военных чинах: полковник; в морских чинах: капитан первого ранга; в придворных чинах: нет.

VII класс — в гражданских чинах: надворный советник; в военных чинах: подполковник, войсковой старшина; в морских чинах: капитан второго ранга; в придворных чинах: нет.

VIII класс — в гражданских чинах: коллежский асессор; в военных чинах: капитан, ротмистр, есаул; в морских чинах: ст. лейтенант (с 1912).

IХ класс — в гражданских чинах: титулярный советник; в военных чинах: штабс-капитан, штабс-ротмистр, подъесаул; в морских чинах: лейтенант.

Х класс — в гражданских чинах: коллежский секретарь; в военных чинах: поручик, сотник; в морских чинах: мичман.

ХI класс — в гражданских чинах: корабельный секретарь; в военных чинах: нет.

ХII класс — в гражданских чинах: губернский секретарь; в военных чинах: подпоручик, корнет, хорунжий; в морских чинах: нет.

ХIII класс — в гражданских чинах: провинциальный секретарь; в военных чинах: прапорщик.

ХIV класс — в гражданских чинах: коллежский регистратор.

Вне «Табели» находились шенки, камергеры и камер-юнкеры; все они считались только почетными званиями. Не были включены также женские придворные звания: гоффрау, камер-фрау, фрейлины.        

 

 

***

Первый удар Наполеон намеревался обрушить на Вильно против 1-й армии, куда он направил группу Е. Богарне. Однако удар пришелся по пустому месту: в соответствии с принятым планом 1-я армия отошла через Свенцяны к Дриссе, и когда французы подошли к Вильно, русских войск там уже не было. 8 июля 1-я армия заняла Дрисский лагерь. У Наполеона созрел новый стратегический замысел: воспрепятствовать соединению 1-й и 2-й армий, разбить их по частям и стремительно двинуться к Москве. Наполеон поставил задачу Жерому разгромить 2-ю русскую армию, но Жером, заняв Гродно, задержался до 4 июля. Багратион же 28 июня выступил из Волковыска на Минск. 30 июня Багратион получил приказание двигаться на Новогрудок для содействия 1-й армии, но когда 4 июля 2-я армия достигла Новогрудка, выеснилось, что ей угрожает охват превосходящими силами врага, так как Наполеон направил из Вильно на Минск корпус маршала Даву (50 тыс.) с целью отрезать 2-ю армию от 1-й. Багратион двинулся на Минск через Новосвержень, а затем, отражая атаки противника с тыла, повернул на Несвиж. В Дриссе русское командование убедилось, что в создавшейся обстановке (огромное превосходство сил врага, увеличившийся разрыв со 2-й армией и невозможность взаимодействия с ней) пребывание в Дриссе 1-й армии грозит поражением. На военном совете было решено отказаться от плана Фуля и объединить обе армии. 14 июля 1-я армия покинула Дрисский лагерь, оставив здесь для прикрытия петербургского направления корпус П. Х. Витгенштейна, и начала отход через Полоцк на Витебск.

 

Деревня в начале войны

 

В одно утро, в конце июня или в начале июля, заго­ворили, что явился из Москвы к батюшке нарочный от дяди моего Обрескова, — вещь никогда небывалая. Ис­пуганный чем-то, В. Н. Никольский позвал меня к отцу в кабинет, и сам вошел со мной. Отец молча дал мне в руки рескрипт императора Александра к президенту Государственного Совета, князю Салтыкову, и приказ по армиям. Наполеон перешел Неман и вступил в Рос­сию. Я от слез не мог кончить чтение и убежал к себе.

Роковая весть меня переродила. Детство мое кончи­лось; я вырос в один день нравственно и умственно ра­зом несколькими годами; с тех пор я начал понимать, мыслить и выражать мои мысли без обычной детской застенчивости. Отец допускал меня к участию в разго­ворах, и меня снисходительно слушали; одним словом, я начал другую жизнь.

Удалившись в горьких слезах в свою комнату, как я уже сказал, в какой-то молитве выразил я всю мою скорбь, в ней просил я Бога допустить и меня, 12-лет­него отрока, стать в ряды защитников отечества. Ни­кольский, увидев этот плач о Родине на моем письмен­ном столе, показал его моему отцу. Меня приласкали с необыкновенною нежностью, но о желании моем сра­зиться с врагом не было говорено ни слова. Вечером, перед тем, как идти спать, отец объявил, что мы через три или четыре дня едем в Солнышково, и дорожные сборы начались с раннего утра. В доме нашем все ста­новилось тише и унылее. Батюшка послал верст за 15 за каким-то известным ему священником, и старичка привезли. В субботу, вечером, в тот же самый день, отец, не говея, как это обыкновенно водится, и не го­воря никому ни слова о своем намерении, удалился со священником в свой кабинет, где пробыл около часа; возвратясь оттуда в гостиную к вечернему чаю, сказал, что он сейчас исповедался и что завтра будет приоб­щаться Св. Тайн. Тут же позван был управляющий Илья Шилов, и ему было приказано с вечера известить наших крестьян всех деревень, чтобы они пришли ут­ром в воскресенье к обедне, а потом сходились бы на барский двор... В церкви, тогда еще деревянной и не обширной, ранее обыкновенного собралось великое мно­жество народа, какое в нашем селении собиралось толь­ко в самые большие праздники. Подходя к Царским Вратам для принятия Св. Тайн, отец мой три раза пре­клонил свою седую голову пред предстоящими, лицо его сияло каким-то торжественным умилением и в то же время решимостью на какой-то таинственный подвиг. Таким я никогда, ни прежде, ни после, его не видал. Когда после обедни на обширном нашем дворе собра­лась вся сходка (на ней было человек до 200, не счи­тая дворовых, стоявших особо), он, взяв меня за руку, вышел к крестьянам и прочел им весьма трогательное воззвание, приглашая каждого по возможности посо­бить православному нашему царю в общем бедствии деньгами и вызывал охотников идти против врага, замыслившего в сатанинской своей гордости разорить на­шу веру и покорить себе нашу милую родину. «Сам я, — говорил он им, — семидесятитрехлетний старец, пойду перед вами и возьму с собой на битву этого от­рока, моего единственного сына. Братцы! Подумайте, переговорите между собой, — время не терпит. Через полчаса или час я приду узнать ваше решение. Знайте, однако, что в моих словах нет никакого вам принуждения; вы вольны делать, что хотите и как знаете». Кре­стьяне всей гурьбой низко поклонились отцу; старики были в слезах. Варфоломеевич, во главе дворовых, чуть не ревел и первый вызвался быть охотником: он бывал в сражениях, и в нем заговорила старая его военная косточка. Когда мы удалились, крестьяне зашумели, как пчелиный рой; мы через час воротились. Управляющий с конторщиком записали длинный ряд имен тех, который объявили себя жертвователями. Денег насчиталось до 500 руб.

Д. Свербеев

 

 

Приезд Александра в Москву

 

Около трех часов пополудни, надев в петлицу зо­лотую мою медаль, чтобы свободнее протесняться сквозь бесчисленные сонмы народа, пошел я вслед за ними, желая прислушаться к мнению народному и при­бавить новую статью в «Русский Вестник».

Не вмещая в стенах своих радости и восторга, ка­залось, что вековая Москва, сдвинувшись с исполинского основания своего, летела навстречу государю. Все сердца ликовали; на всех лицах блестело веселье. Дух народный всего торжественнее высказывается в годи­ну решительного подвига. В часы грозной, в часы яв­ной опасности, народ русский подрастает душою и креп­чает мышцею отважного.

Размышляя о дивном полете духа русского, часу в шестом вечера очутился я на Поклонной горе, где тог­да была дубовая роща. Земля как будто бы исчезла под сонмами народа; иные читали воззвание к перво­престольной столице Москве; другие спокойно и с брат­ским радушием передавали друг другу мысли свои. Под шумом бурь исчезает личность, и сердца сродня­ются союзом общей опасности. Речи лились рекою, и пламенели рвением любви. Вмешивался и я в разгово­ры, но еще охотнее прислушивался к живым и, так сказать, самородным изречениям духа русского.

Между тем донеслась в рощу молва, что у заставы Драгомиловской народ намерен выпрячь лошадей из государевой коляски и нести ее на плечах до Кремля. Сонмы народа, сидевшие на Поклонной горе, без всякого постороннего возбуждения и, как будто бы смолвясь душами и мыслию, воскликнули:

— Не уступим! Мы впереди; мы скорее поспеем, мы на себе понесем коляску государеву оттуда, где ее встретим!

Потом, оборотясь ко мне, сказали:

— А вы, ваше благородие, ведите нас! Я провозгласил: «ура! вперед!» — и тысячи голосов повторили «ура! вперед!». Все быстро двинулось. Воз­дух огласился звуками родных песен; шапки и шляпы летели вверх. В это время душевного разгула народного Федор Федорович Кокошкин возвращался из Под­московной. Увидев меня и за мною народ, он приказал остановиться коляске и спросил:

— Сергей Николаевич! Куда идешь?

— Веду к государю народ, — отвечал я.

1812 год июля 11-го, порывистый дух народа сделал меня вождем своего усердия. Начинало смеркаться. Песни и ура не умолкали. На закате солнца мы были на семнадцатой версте. Останавливая всех проезжих, народ спрашивал:

— Скоро ли будет государь?

Наконец, около деся­ти часов услышали, что государь остается в Перхушкове, где находился тогда и граф Ростопчин.

В ту же ночь известил я, где следовало, что народ, по собственному порыву душ своих, двинулся навстре­чу государю и что разошелся с сокрушением сердеч­ным, а потому и просил, чтобы на другой день напеча­тать что-нибудь ободрительное для народа. Не знаю, почему приказано было за мною присматривать. Но это не обеспокоило меня. Не отставая усердием от общего дела, я не забегал вперед и не заботился о слухах. Идите наряду с необычайными обстоятельствами: они сами укажут вам место. Мелкие происки и увертливые искательства истощают дух. Берегите его для тех слу­чаев, когда он может действовать явно, не уклоняясь со стези, проложенной обстоятельствами, не вынужденны­ми, а вызванными голосом времени и правительством.

«Не целый день светит солнце утреннее». Солнце утреннее, блеснувшее над башнями Кремля и златыми главами церквей, увидело Москву в полноте жизни и движения. Заходившее солнце проводило сонмы народ­ные, безмолвно возвращавшиеся в стены города. Какой переход от «утра» до «вечера»! Переход целой жизни человеческой, «исторической» и «нравственной».

С. Глинка, русский писатель XIX в.