Уроки Совы Филиновны

ПАРТИЗАНЫ

 

Наказ партизана

Узнав, что в село Токареве пришла шайка ма­родеров, мы 2 сентября на рассвете напали на нее и захватили в плен девяносто человек, прикрывавших обоз с ограбленными у жителей пожитками. Едва ка­заки и крестьяне занялись разделом между собою до­бычи, как выставленные за селением скрытые пикеты дали нам знать о приближении к Токареву другой шай­ки мародеров. Это селение лежит на скате возвышен­ности у берега речки Вори, почему неприятель нисколь­ко не мог нас приметить и следовал без малейшей пред­осторожности; мы тотчас сели на коней, скрылись по­зади изб и атаковали его со всех сторон с криком и стрельбою; ворвавшись в середину, мы еще захватили семьдесят человек в плен.

Тогда я созвал мир и объявил ему о мнимом прибытии большого числа наших войск на помощь уездов Юхновского и Вяземского, роздал крестьянам взятые у неприятеля ружья и патроны, угоговорил их защищать свою собственность и дал им на­ставление, как поступать с шайками мародеров, числом их превышающих: «Примите их, — говорил я им — дружелюбно, поднесите с поклонами (ибо, не зная рус­ского языка, поклоны они понимают лучше слов) все, что у вас есть съестного, а особенно питейного, уложите спать пьяными, и когда приметите, что они точно засну­ли, бросьтесь все на их оружие, обыкновенно кучею в угле избы или на улице поставленное, и совершите то, что Бог повелел совершить с врагами Христовой церкви и вашей родины. Истребив их, закопайте тела в хлеву, в лесу или в каком-нибудь непроходимом месте. Во вся­ком случае, берегитесь, чтобы места, где тела зарыты, не были приметны от свежей, недавно вскопанной зем­ли; для того разбросайте на этом месте кучу камней, бревен; всю добычу военную, как мундиры, каски, рем­ни и прочее, — все жгите или зарывайте в таких же местах, как и тела французов. Эта осторожность потому вам нужна, что другая шайка басурманов, верно, будет рыться в свежей земле, думая найти в ней или деньги, или ваше имущество; но, открывши вместо того тела своих товарищей и вещи, им принадлежавшие, вас всех побьет и село сожжет. А ты, брат староста, имей над­зор над всем тем, о чем я приказываю, да прикажи, что­бы на дворе у тебя всегда были готовы три или четыре парня, которые, когда завидят очень многое число французов, садились бы на лошадей и скакали бы в разные стороны искать меня, — я приду к вам на помощь. Бог велит православным   христианам жить мирно между собою и не выдавать врагам друг друга, особенно чадам ан­тихрист а, которые не щадят и храмов Бо­жих! Все, что я вам сказал, перескажите соседям ва­шим». Я не смел дать письменного наставления из опа­сения, чтобы оно не попалось в руки неприятеля, кото­рый мог быть уведомлен о мерах, предложенных мною жителям для истребления мародеров.

 

Д. Давыдов

 

ПАРТИЗАН

 

Умолкнул бой. Ночная тень

Москвы окрестность покрывает;

Вдали Кутузова курень

Один, как звездочка, сверкает.

Громада войск во тьме кипит,

И над пылающей Москвою

Багрово зарево лежит

Необозримой полосою.

И мчится тайною тропой

Воспрянувший с долины битвы

Наездников веселый рой

На отдаленные ловиты.

Как стая алчущих волков,

Они долинами витают:

То внемлют шороху, то вновь

Безмолвно рыскать продолжают.

Начальник, в бурке на плечах,

В косматой шапке кабардинской,

Горит в передовых рядах

Особой яростью воинской.

Сын белокаменной Москвы,

Но рано брошенный в тревоги,

Он жаждет сечи и молвы,

А там что будет — вольны боги!

Давно незнаем им покой,

Привет родни, взор девы нежный;

Его любовь — кровавый бой,

Родня — Донцы, друг — конь надежный:

Он чрез стремнины, чрез холмы

Отважно всадника приносит,

То чутко шевелит ушьми,

То фыркает, то удил просит.

Еще их скок приметен был

На высях, за преградной Нарой,

Златимых отблеском пожара —

Но скоро буйный рой за высь перекатил

И скоро след его простыл...

 

Д. Давыдов

 

В РУССКОЙ АРМИИ

 

Роберт Вильсон (британский комиссар при армии) – императору Александру I

 

27 сентября 1812

Честь имею донести Вашему Величеству, что армия оставила позицию под Красной Пахрой вчераш­ний день и заняла место в семи верстах по Калужской дороге; но передовые посты, от которых я возвратился теперь, остаются еще на реке Пахре и занимают две трети прежнего лагеря.

Сегодня поутру появились несколько сотен неприя­тельской конницы с пушками, а с другой — корпус по­казался подалее с нашей правой руки, но без пехоты. Если бы он начал, то мы атаковали бы его, и атакуем завтра, если он появится с какою-нибудь силой — я могу уверить Ваше Величество, что сим намерением чрезвычайно довольна вся армия.

Позиция при Красной Пахре действительно была не­выгодой. Сообщения были весьма неспособные и флан­ги безо всякого подкрепления; но генерал Беннигсен уверил меня, что если он когда-либо будет опять атако­ван, то начнет действовать наступательно в продолжение самого сражения и потому я надеюсь, что Ваше Ве­личество изволите услышать о сражениях, которых по­следствия будут гораздо выгоднее, нежели каковыми со­провождались победы храбрых войск ваших и в ны­нешнюю войну и в прошедшую. Я желал бы умолчать перед В. В. о некоторых несогласиях, и доныне еще продолжающихся между начальниками. Вашему Вели­честву, конечно, известно, что с летами и здоровьем кн. Кутузова нельзя ожидать деятельного начальства; что генерал Беннигсен ищет главной команды, и что генерал Барклай недоволен тем, что под командой; но я надеюсь, что уже недалек тот день, в который Мо­сква возвратится Вашему Величеству, и что легко мо­жет представиться благоприятный случай сделать новые распоряжения без всякой неудобности для службы Ва­шему Величеству. Между тем генерал Беннигсен, про­сивший уже паспортов, ныне решается остаться, полу­чивши власть,   распоряжаться наступательными дей­ствиями; а как и генерал Барклай, по собственному его отзыву, не почитает себя способным служить, как толь­ко на поле сражения, то планы генерала Беннигсена не могут иметь никакой остановки с сей стороны на бу­дущее время.

Я употреблю все возможные старания для содей­ствия к примирению и на всякий случай к удалению яв­ной вражды; но Ваше Величество, конечно, знаете, что на сей раз можно доставить только временное облегчение и что глубоко растравленная язва не подает на­дежды к прочному спокойствию.

Я с сокрушением должен представить Вашему Вели­честву, что то же нерадение, которое от Смоленска подвергло вашу армию опасности, и до сих пор продол­жается. Я признаюсь, что когда смотрю на сие бренное ополчение, построенное в ордер баталии, то в победе не сомневаюсь, по когда вижу оное в походе, то тре­пещу за его безопасность

Необходимо нужно, чтобы Ваше Величество пред­писали и строго подтвердили бы, чтобы никакой поход не предпринимался без особого отряда, составленного из одного офицера с 20-ю пионерами, расставленными на каждом мосту по дороге. Такие отряды можно на­брать из пионеров разных корпусов, но необходимо нуж­но, чтобы таковое распоряжение было сделано и испол­нялось во всей точности.

Если бы я знал по-русски, то я сам решился бы про­сить Ваше Величество о возложении на меня сей долж­ности, будучи убежден в том, что в настоящих обстоя­тельствах всякое место, где можно принести пользу, есть место почетное; но сие место почетное; но сие ме­сто должно возложить на чиновника знающего, и на не­которое время нужно, чтобы Вашему Величеству были донесения, что сия служба исправляется: неудачи г. Лаврова лично могуг быть оправданы, но если бед­ствие произошло от нерадения, тогда к несчастию при­совокупляется еще посрамление.

Я надеюсь, что Ваше Величество простит мне за сии настоятельные и повторительные представления по сему предмету. Имея в виду столь явную и частую опасность, я не могу умолчать о сем и побуждаюсь к тому тем более, что я не мог не заметить на пути моем из Петербурга, что Ваше Величество изволили обратить внимание на сию черту сообщения.

Я с особым удовольствием могу уверить Ваше Ве­личество, что армия неослабно оживлена воинским ду­хом в высочайшей степени; что подкрепления подходят во множестве, что она изобилует хлебом, мясом и вод­кою, что 4 тысячи прекрасных и хорошо вооруженных людей присоединялись к ней вчера и что 800 лошадей, в прекрасном состоянии, приведены сегодня поутру для кавалерии. Погода также поправляется, и я не замечаю, чтобы болезни усиливались. Я говорю, что не замечаю, ибо, не зная о возвращающихся, я могу судить только по тому, что вижу и что слышу, и по сим только све­дениям могу сделать заключение о том, что должно бы быть сделано армией по вероятной силе ее, которая, по моему исчислению, состоит теперь из 130 тысяч че­ловек кроме ополчения. Вашему Величеству должно быть известнее, справедливо ли сие исчисление.

 

 

 

Барклай де Толли – императору Александру I

 

24 сентября 1812

 

Я не нахожу выражений, чтобы описать ту глубокую скорбь, которая точит мое сердце, когда я нахожусь вы­нужденным оставить армию, с которой я хотел и жить и умереть. Если бы не болезненное мое состояние, то усталость и нравственные тревоги должны меня прину­дить к этому. Настоящие обстоятельства и способ уп­равления этою храброю армиею ставят меня в невоз­можность с пользою действовать для службы, одним словом, делают меня совершенно бесполезным для армии. Эти только обстоятельства могут оправдать мой поступок в глазах всякого беспристрастного судьи.

После того, что я перенес, государь, и что делается в армии, которой я называюсь главнокомандующим, не будучи им на самом деле, потому что дюжина лиц ею командует, — мое единственное желание состоит в том, чтобы получить окончательную отставку от службы Я умоляю ваше величество сделать мне это благодея­ние, как единственную милость, которую прошу себе. Если вы когда-нибудь сочтете полезным воспользовать­ся моею службою, то благоволите дать мне назначение не в этой армии, которая при настоящем состоящий дел находится не под моим начальством, но под началь­ством неопытных лиц, причисленных к свите двух слабых стариков, которые не знают другого высшего блага, как только удовлетворение своего самолюбия, из которых один, довольный тем, чю достиг крайней цели своих желаний, проводит время в совершенном бездей­ствии, и которым руководят все молодые люди, его окружающие; другой — разбойник, которого присут­ствие втайне тяготит первого, производит только зло своею нерешимостью и путаницей, которую водворяет во всех частях управления войсками. Впрочем, оба весьма довольны тем, что видят во мне лицо, на кото­рое можно свалить ответственность за все могущий по­следовать несчастия.

 

Барклай де Толли – М. И. Кутузову

 

21 сентября

 

С сердцем, исполненным горести, я был принужден как по причине расстроенного здоровья, так и по обсто­ятельствам, которые буду иметь честь объяснить, усерд­но просить вашу светлость освободить меня от коман­дования армией.

Решимость оставить армию, с которой я желал жить и умереть, мне стоит многих сожалений. Но я считал это своей обязанностью для пользы моему государю и для личного моего успокоения просить, как милости, позволения удалиться. Во время решительное, когда грозная опасность Отечества вынуждает отстранить всякие личности, вы позволите мне, князь, говорить вам со всею искренностью и обратить ваше внимание на все дурное, которое незаметно вкралось в армию или без вашего соизволения, или не могло быть вами замече­но. Управление армией, так хорошо установленное, в на­стоящее время не существует. Ваша светлость началь­ствуете и даете приказания, но генерал Беннигсен, и все те, которые вас окружают, также дают приказания и от­деляют по своему произволу отряды войск, так что тот, кто носит звание главнокомандующего, и его штаб не имеют об этом никаких сведений до такой степени, что в последнее время я должен был за получением сведе­ний о различных войсках, которые были отделены от первой армии, обратиться к вашему дежурному генера­лу, но и он сам ничего не знал...

Об армии, зная только, что надо следовать большой дорогой, шли без порядка; экипажи, артиллерия, кава­лерия, пехота, часто изломанные мосты останавливали движение, о починке которых не прилагалось никаких стараний. Приходя, после утомительного перехода, на назначенное место, войска бродили остаток дня вправо и влево, не зная, где остановиться, и наконец останав­ливались по сторонам большой дороги в колоннах, без биваков и продовольствия; я сам несколько дней тому назад не имел при себе никого из квартирмейстерского корпуса, который мог бы дать мне сведения о перехо­дах и стоянках...

Две трети армии со всего кавалерией, хотя она так расстроена, что не может более служить, находятся в арьергарде и исключены из всякой зависимости от главнокомандующего армией, потому что они получа­ют приказания только от генерала Беннигсена и ему представляют донесения, и я должен иногда выпраши­вать, так сказать, как милостыни, сведений о том, что делается в арьергарде.

Три раза в один день отдаются приказания атако­вать неприятельские аваппосгы и три раза отменяются. Наконец, приводятся бесполезно в исполнение около ве­чера без цели и основания, потому что ночь заставляет прекратить действия. Подобные поступки заставляют опасаться, что армия потеряет всякое доверие к своим начальникам и даже храбрость.

Вот, князь, верная картина армии, положение того, кто после заслуг, оказанных Отечеству, находится в несчастном состоянии подпасть ответственности и стра­дать за все дурные последствия, которые он предвидел и не имел никакой власти предупредить их.

При этих обстоятельствах, которые еще усиливает враждебная партия своим смертельным ядом, когда величайшее несчастие может последовать для армии, пользы службы требуют, по крайней мере с моей сто­роны, не ронять достоинства главнокомандующего. Моя честь, мое имя вынуждает меня, как честного человека, на этот решительный шаг. Армия, которая находится не под начальством одного, но многих, не может не при­близиться к совершенному разложению.

Все эти обстоятельства в совокупности расстроили мое здоровье и сделали меня неспособным продолжать службу.

 

Роберт Вильсон – императору Александру I

 

10 октября 1812

 

Всемилостивейший Государь! Имею счастие поздра­вить Ваше Императорское Величество с благополучным исполнением наступательного действия, которым непри­ятель прогнан из его позиции и которое увенчано досто­памятными происшествиями во славу вашего оружия и нравственными последствиями, чрезвычайно благопри­ятными для пользы Вашего Величества.

Я желал бы, чтобы от меня зависело ограничить мои замечания только похвалою войск, бывших в сем деле, и того неограниченного усердия, коим все здесь одуше­вляются; но долг мой есть донести Вашему Величеству, что несогласие между фельдмаршалом и генералом Беннигсеном, по случаю вчерашних происшествий, до­стигло высокой степени огорчения. Генерал Беннигсен жалуется, что фельдмаршал не подкрепил его и не по­зволил преследовать неприятеля с настойчивостью, как можно бы было с сугубою пользою для Вашего Величе­ства, и я должен сказать, что хотя много сделано, но гораздо более могло бы быть приобретено, ибо нападе­ние было совершенно нечаянное для неприятеля, разные атаки сзади левого крыла и в центре привели его в крайнее смятение и не должны были дать ему ни минуты к сопротивлению, но он отступил довольно дале­ко, чтобы обеспечить свои сообщения.

План был превосходный, но исполнение не довольно быстрое, или не довольно настойчивое для приобрете­ния всех блистательных трофей, коих ожидать было можно.

Я находился при корпусе генерала Багговута (ко­торый один только был в настоящем деле) и с казака­ми. Я могу судить только о последствиях, не зная о причинах, побудивших фельдмаршала к таковой осто­рожности.

Но никакое объяснение не может примирить возникшего несогласия, и я должен просить Ваше Величество, чтоб Вы благоволили прекратить, как можно поспеш­нее, примеры раздора, несовместного с бодрым поряд­ком, и который должен много повредить службе Ваше­го Величества...