Уроки Совы Филиновны

«Кукол дёргают за нитки…»

Другая проблема – неоправданное расширение сферы экспертного оценивания.

Современному человеку активно внушается мысль о том, что без специальной помощи, профессиональных советов, консультаций знатоков он ничего не смыслит, ни в чём не разбирается, не может самостоятельно принимать решения. Для понимания искусства нужны литературные, кино- и арт-критики, для «эффективного шопинга» – персональные стилисты и продавцы-консультанты, для успешной карьеры – коучи и тайм-менеджеры, для правильного общения с людьми – психологи, астрологи и т. д. Даже написать посвящение в книге – и то навязали алгоритм.

Раньше эксперт скрывался в таинственной тени рабочего кабинета и являлся публике в чопорном облике «учёного парика». Пространство его присутствия ограничивалось университетской кафедрой, научной лабораторией, художественной мастерской и прочими строго определёнными социальными локусами.

Нынче эксперты толпятся в торговых и спортивных залах, в ресторанах и автосервисах, издательствах и литературных журналах. Эксперты консультируют с домашних телефонов и на интернет-форумах, вещают со всех возможных трибун, подмостков и даже пьедесталов. Экспертократия «делает» политику, экономику, культуру, образование; организует быт, контролирует приватную жизнь.

Эксперт из помощника превращается в кукловода. А в терминах культурологи – опять же, в социального колдуна-вуду.

И чем же занят сегодняшний литературный эксперт? Определением «публикабельности» текстов, членством в жюри премий, покровительством отдельным авторам, формированием рекомендательных перечней (must read) и списков «книжных пожеланий» (wish-listes), составлением всевозможных рейтингов, топов, литературных отчётов. Вместо системы профессиональных компетенций – набор социальных операций; вместо эрудиции – амбиции; вместо объективных заключений – соответствие запросам целевой аудитории. Конечно, не всегда так, но настолько часто, что уже закономерно.

Одновременно деградирует и мельчает сам предмет экспертизы. Анализу и оцениванию подвергается подчас ничтожнейший, не стоящий серьёзного внимания объект. Придание чему-либо ложной или неоправданно высокой значимости – одна из форм информационного насилия. Но не только. Режим экспертократии кардинально меняет статус Знания: раньше оно было сокровищем – нынче стало товаром. Ценность превратилась в стоимость. На философском языке это подмена гносеологии (установления истины) прагматикой (извлечением выгоды).

Основной способностью эксперта стало умение конвертировать конкретные факты в символические знаки. Главным образом – в денежные. Интеллектуальная деятельность как маркетинговая деятельность.

Операциональное определение экспертократа в том, что он относится к знанию как товару, а не как к дару. Однако в наихудшем варианте экспертократия скатывается к тому, чтобы конвертировать ценности в стоимости.

Андрей Ашкеров

«Экспертократия: управление знаниями», 2009

Экспертократия как особая индустрия: эксперт выполняет функции фабричного рабочего – формирует, взвешивает, упаковывает мнения. И пока ведутся абстрактные дискуссии о статусе и роли интеллектуалов в современном обществе, в нём незаметно, но неуклонно набирает силу новый тип агрессора – «интеллектуальный профи», претендующий на абсолютную осведомлённость, информационное могущество, «эксклюзивное» знание.

Выходит, что агрессия экспертократии действительно тотальна. Навязываются не конкретные суждения, частные мнения, но некий образ мысли-речи в целом. Экспертократ не только оценивает, но и судит (присваивает полномочие арбитра). Не просто описывает тот или иной предмет, но предписывает, как вести себя в отношении этого предмета (присваивает функцию учителя, наставника).