Уроки Совы Филиновны

Зомбимир

Итак, одна из насущных проблем современного российского общества – проблема справедливости распределения информационных ресурсов.

Налицо очевидный парадокс: при разнообразии и неуклонном росте информационных источников реальный доступ к ним и, соответственно, право знания и право голоса имеет избранное меньшинство. Прямая предпосылка для превращения эксперта в экспертократа – немотивированно привилегированный доступ к средствам массовой коммуникации, публичным площадкам. Экспертократия затрудняет распределение знания между его возможными носителями, потому что исключает плюрализм мнений, множественность позиций, вариативность оценок. Выражение мнения выглядит здесь примерно так: «Я прав, потому что работаю на телевидении / вхожу в жюри престижной литературной премии / знаком с влиятельным господином N. / имею учёную степень…»

Интернет едва ли можно считать решением данной проблемы. Вопреки поверхностным представлениям, виртуальная коммуникация анонимна и замкнута, даже блоги «интеллектуальных профи» с тысячами подписчиков – скорее секты, чем настоящие экспертные сообщества.

Экспертократия осуществляет коммуникативное программирование человека постиндустриальной формации, имплантируя в его сознание идеи, образы, установки, представления, соответствующие «текущему моменту» и интересам влиятельного меньшинства. Не случайно нынче так популярны романы, комиксы, фильмы про зомби. Изучая и познавая саму себя, современная культура транслирует наиболее узнаваемые и аутентичные метафоры.

Зомби лишь человеческая оболочка, которую можно наполнить чем угодно. Зомби безропотно повинуется воле своего хозяина. Зомби бесчувствен, но силён. Экспертократия поставила себе на службу целую армию информационных зомби, внимающих речам «авторитетных специалистов».

И не стоит думать, будто армию эту составляют только тупые подростки да ограниченные домохозяйки (такое представление – уже есть результат информационного зомбирования). Информационные зомби – это и поклонники модных брендов, и фанатичные «мамашки», и любители популярных диет, и последователи всяких креативных гуру, и люди крайних политических убеждений… Среди них есть читающие запоем и не читающие вообще.

Экспертократы – ответ современного общества на сакраментальный грибоедовский вопрос «А судьи кто?». Формализация и механистичность процесса оценивания, его оторванность от реальных потребностей, насущных человеческих нужд, а порой и здравого смысла, ангажированность многих специалистов – всё это неявно, но очень последовательно и неуклонно формирует культ экспертизы.

Вновь проводя аналогию с архетипическими культурными персонажами новейшего времени, экспертократа можно уподобить колдуну-вуду, а экспертократию – разновидности социальной магии, которая позволяет виртуозно жонглировать публичными мнениями, манипулировать общественным поведением, лоббировать самые разные интересы. В современном мире экспертиза всё реже – честное ремесло, всё чаще – спекулятивный промысел (см. определение Брокгауза – Ефрона).

«Филологическая» критика подменяет экспертизу интерпретацией – истолкованием произведения, трактовкой идей, сюжетов, образов. Глянцевая критика подменяет экспертизу рекомендацией – модной книги, популярного автора, нового жанра и т. д. Критика ругательная подменяет экспертизу обличением–«графомании», «заказухи», «политкорректности», вообще чего угодно.

Филологическая критика указывает, как следует понимать смыслы произведений. Глянцевая критика указывает, какие книги читать, каких авторов обсуждать. Ругательная критика указывает, кого, за что и как надобно подвергнуть остракизму. Разумеется, такое деление очень условно, но если соотнести его с конкретными лицами и реальными высказываниями – многое становится очевидным.

Процедурная часть экспертизы подменяется навешиванием ярлыков или просто определений с неясным смыслом вроде «графоман», «постмодернист», «ура-патриот», «культовый автор», «писатель-интеллектуал», «говно-поэт», «магический реалист»…

Содержательная часть экспертизы подменяется абстракциями типа «качество текста», «глубинный смысл», «актуальный мессидж»… Вместо оценок используются туманные формулировки: «пафос скорби», «высокое гражданское звучание», «динамичный нарратив», «ладно скроенный сюжет», «провисающая фабула», «перебор с идеологемами», «энергия художественного слова»…

На уровне конкретных высказываний это выглядит, например, так.

Роман «Живые люди» написан нормальным литературным языком (о произведении Яны Вагнер).

Крусановские тексты читать – удовольствие. Потому что язык чёткий, приятный, гармоничный и органичный (о книге Павла Крусанова «Царь головы»).

Диалоги написаны с чрезмерным реализмом. Язык повествования полон нарочито пышных метафор. Сюжет несколько рваный (о романе Марины Ахмедовой «Крокодил»).

Роман шероховатый, но живой (о книге Алексея Иванова «Географ глобус пропил»).

Отличный, сложный, красивый роман без единого провисания (о книге Майи Кучерской «Тётя Мотя»).

Особо заметим: из цитированных высказываний четыре – из рецензий членов жюри литературной премии «Национальный бестселлер». Уж в этом статусе они точно эксперты! Однако аудиторию знакомят лишь с готовыми заключениями, итогами рассуждений, минуя даже минимальное развёртывание мысли и опуская промежуточные выводы.

Конечно, на самом деле бывает всё ясно без лишних слов – когда сюжетика, стилистика, образность говорят сами за себя. Но в том-то и загвоздка: стратегию «ноу комментс» может позволить себе всякий читатель, эксперт же (по определению!) обязан выдавать не только констатации, но и разъяснения.