Уроки Совы Филиновны

Литературно-критическое оборзение

В «лихие 90-е» литкритики вслед за рэкетирами, «братками» и нарождающимися коммерсантами переняли сленг, просторечие, вульгаризмы как ведущую и узнаваемую манеру речи.

Элементарная невоспитанность просматривается в очень примитивном, но часто применяемом переходе на личности – прямых обвинительных выпадах, ругательных эскападах.

По содержанию это чаще всего

• указания на отсутствие у автора таланта (бездарь, графоман, посредственность);

• уничижительные обозначения, именования (госпожа авторесса, поэтка, незадачливый беллетрист, горе-литератор, мальчики из раздела прозы);

• употребление пренебрежительно-уменьшительных суффиксов (романчик, стишки, поэмка, повестушка, текстик);

• использование вульгаризмов, грубого просторечия (пописывать, накалякать, кропать, сварганить, состряпать, нашпиговать);

• издевательское словотворчество (стихочтиво, литературный секонд-хенд, попсово-элитарная премудрость);

• глумливые и ёрнические замечания по поводу имён, фамилий (При рождении ему присвоили ник «Пеле» – в честь гения игры, популярной у быдломассы. После апгрейда к никнейму прибавился звонкий английский постфикс «win»; Неудачная фамилия автора [Козлов]: Вильям был форменным цепным козлом соцреализма… Юрий неизвестно чем отличился вообще, а Аня с такой фамилией не так давно пыталась взорвать культурный процесс какой-то неумелой похабщиной);

• насмешки над внешностью (Внешне Прилепин и Садулаев – огромные, заплывшие жиром самодовольные жлобы, но в литературном отношении – это крошки Цахес с клиническим нарциссизмом);

• издёвки над названиями произведений (Тёплый миазм с нашей речки – это и название рассказа, и его содержание – коротко и ясно);

• злобное вышучивание сюжета (Герой-рассказчик в этом тексте, судя по всему, олигофрен, а девушка его тоже олигофреничка и вдобавок нимфоманка, и друг его – олигофрен, слабоумный алкоголик, который помирает, наслушавшись всяких крутых песен и закинувшись горстью таблеток. Ситуация анекдотическая – олигофрен хочет стать ухогорлоносом, – обделаться можно!).

Такие высказывания не имеют никакого отношения ни к анализу, ни к интерпретации, ни к объективной оценке текста, демонстрируя лишь искусственное нагнетание негатива, оголтелую враждебность и неадекватность поведения критика.

Суть оскорбитики блистательно отражена в ёрническом минималистском стихотворении Бориса Констриктора «Текстологу»:

Не ссы лайся.

И уж вовсе дико, когда рецензия превращается в пародию или намеренную абсурдизацию произведения.

Всё, к чему прикасается Найман, превращается в топкое словесное болото, и в этом смысле стихи Наймана подобны его же прозе.

Пелевин пишет не книги, а скучные гники, которые надо продавать в хозяйственных магазинах вместе с обоями ‹…› Полиции стоило бы найти Пелевина и проверить, в каком состоянии он находится и не подвергается ли насилию.

Сварганю-ка я «в рамках магического реализма или гротескового натурализма» рассказец под названием «Песатель Уйда»; начну его так: «Этого странного человека в очках все прозвали Песатель Уйда, и у него на пояснице был маленький хвостик…».

Ещё раз уточним: такое пишут не дебильные подростки в соцсетях, не гопники на заборах, а весьма известные и авторитетные специалисты.

Нападки могут быть и не откровенно хамскими, но более тонкими, псевдоэтикетными. Для этого тоже имеется целый арсенал словесных средств: анекдоты, аналогии, метафоры, эвфемизмы. Например, можно сказать, что книга написана «плохим, корявым языком» – а можно предположить, что «у автора, наверное, русский язык как иностранный». Можно дискредитировать сюжет определениями «скучный», «затянутый», «нелогичный» – а можно сказать, что, мол, «это скорее всего первый опыт N. в прозе». Дебютанта можно унизить лобовым замечанием «лучше бы вообще не лез в литературу!» – а можно не менее обидно уязвить прибауточкой или припечатать пословицей вроде «Первый блин комом», «Глаз видит – зуб неймёт».

Вот пара более развёрнутых примеров.

Так и представляешь, как автор одной рукой печатает свои рассказы, а другой подстёгивает вялого пегаса воображения, и оба процесса протекают ни шатко, ни валко.

Довольно быстро выясняется, что автор, как опытный резидент, личным опытом опасных связей с читателем делиться не желает, маскируя правду за чужими выдуманными «легендами». Герои, сюжетные ходы, язык, да и название книги – всё напоминает фильмы эпохи перестройки, снятые на мутноватой плёнке «Сеема», столь же далёкие от реальности, как и от искусства…