Уроки Совы Филиновны

Комплекс Нарцисса

«Классическая» литературная критика XIX столетия апеллировала преимущественно к просвещённому читателю (цель – воспитание). Критика XX века сместила адресацию на автора (цель – совершенствование). А паракритика замыкается на самой себе. Четвёртый её признак – предельный эгоцентризм.

Рецензент глядит чаще не в текст, а в зеркало – и видит там, разумеется, лишь самого себя, хотя «по долгу службы» обязан выступать не от собственного имени, а как представитель профессионального сообщества. Центральной фигурой рецензии на книгу становится не автор книги, а… автор рецензии.

Кто громче крикнул – тот самый правый; у кого больше лайков в соцсетях – тот самый убедительный; кто чаще появляется в публичном пространстве – тот самый авторитетный. Космическое (подлинно гармоничное) вытесняется косметическим (искусственно приукрашенным).

Обожая вещать от первого лица, паракритика отличается обилием личных местоимений. «Яканье» в рецензиях и обзорах возникает с частотой «бляканья» в речи гопников.

…Дваромана, которые кое-как прочитал в прошлом сезоне и считаю вредными для здоровья, поскольку они отняли некоторое время моей жизни и взамен дали только отрицательные эмоции.

Прочитав в 1992 году «Я – не я», я сразу понял, что Слаповский – «мой» писатель. На том стою. И. этим горжусь.

С великим трудом, щипая себя и потребляя кофе литрами, я прочёл этот опус.

Говорят, в прошлом году Георгий Давыдов публиковал повесть «про Веничку Ерофеева»; Господь миловал меня от её прочтения…

Стал я, значит, перечитывать Герасимова. Потому что я его один раз уже читал, но забыл.

Ни в чём не хочу (да и не могу) упрекнуть Яснова, однако Аполлинер воспринимается мной только в гениальных переводах Анатолия Гелескула – вот такая у меня причуда.

Для критика произведение искусства – это лишь повод для создания своего собственного произведения, которое вовсе не обязательно имеет отношение к критикуемой книге.

Оскар Уайльд

А вот вообще шедевр литкритической мысли: Мне показалось, что я разочарован был, читая неопрятный способ введения во внутреннее сознание героя.

Иной паракритик даже выводит самого себя на страницах рецензии. Как слышу фамилию «Вагнер», скажу я вам, так сразу в ушах звучит: та-та-та! бом! та-та-та! бом! Амирам [имя рецензента], как тебе не стыдно? Это же Бетховен!

Ещё хлеще, когда рецензент пускается в детальные описания: как именно ему попала в руки книга, какие личные обстоятельства сопутствовали её прочтению. Вот яркий образчик подобного словоблудия:

За рукописями и книгами я приехала в издательство не одна, но вместе с Икс. Это было на следующий день после того, как я бросила курить. Накануне мы расстались. Он констатировал тот факт, что моё к нему чрезвычайно невнимательное отношение впредь не подлежит анализу и обжалованию. И бросил меня. Оказавшись, тем самым, первым парнем, который меня бросил: вот так вот, «на ровном месте». И первым, из-за которого, после своего 15-летнего стажа, я бросила курить… И дальше всё в том же духе.

Или вот: Неблизкое расстояние до дома и тёмно-сизое нависшее скопление облаков над городом сподвигнули к походу в книжный супермаркет «Литера». Слегка промокнув, сойдя с автобусных ступенек, с безоблачной улыбкой я втиснулся в пространство книжных стеллажей. Минуя полчища с фантастикой и фэнтези-миров, остановился я напротив кучки представителей российской прозы. Заметил стопку книг, где мне знакомая фамилия Липскерова явила «Мясо снегиря»…

А вот ещё, столь же «содержательное»: Книгу прочли я и моя соседка Нина Леонидовна, которая благородно приносит мне счета за квартплату на дом (мой почтовый ящик сломан). ‹…› Нина Леонидовна брала книгу с собой в метро. Сказала, что «читать тепло, не грузит, хоть и много трагичных событий». Сообщу страшное: две другие книги авторов длинного списка «Нацбеста» Нина Леонидовна не осилила, ибо «затянуто, скучно».

Впечатляет, не правда ли? И, опять же, уточним: это не частные отзывы обывателей, а рецензии экспертов одной из крупнейших российских литературных премий «Национальный бестселлер».

Паракритик относится к Литературе как к ветреной кокетке, а к читателю – как к задушевному другу, с которым «делятся сокровенным». А ведь любое официальное высказывание о литературе (будь то издательская аннотация, газетный обзор или журнальная статья) – это своего рода фермент, позволяющий читателю усвоить художественный текст.

Паракритику можно уподобить плацебо – ферменту-пустышке. Читателю кажется, будто он всё понял: и как выбирать, и зачем читать, и как понимать ту или иную книгу. На самом же деле под видом фермента читатель глотает пилюлю чужого самомнения и апломба.

Ещё паракритики любят присваивать «право первородства» и делать самодовольные заявления вроде «мы открыли писателя N.»; «литератор Z. состоялся благодаря нам»; «читатель узнал об Y. из рецензии такого-то». Такие якобы «собственные творения» паракритики готовы даже полюбить. Ни дать ни взять новые Пигмалионы!

И это тоже органично вписывается в современный социокультурный контекст. Смыслы произведений и статусы писателей становятся символическим капиталом, которым всецело и безраздельно распоряжается паракритика. Причём смыслы не извлекаются (как это было в «обществе традиций»), а именно производятся – как товары и услуги массового спроса, сообразно модным веяниям, субъективным взглядам, личным вкусам, персональным пристрастиям.

Паракритика готова заниматься чем угодно: политикой и метафизикой, конспирологией и демонологией, демонстрацией интеллекта и состязанием в остроумии, идеологическим армрестлингом и словесным макраме – но только не анализом литературы.

Паракритик развлекает, удивляет, веселит – и что же в итоге?

Во-первых, неразличимость приватного (частного, индивидуального) мнения и экспертного (профессионального, официального) суждения.

Во-вторых, торжество репрессивности (в отношении писателя) и манипулятивности (в отношении читателя) критического анализа.

В-третьих, абсолютная неразличимость, мнимое тождество: уже непонятно, где академическая полемика и где кухонный спор; где справедливые претензии и где сведение личных счётов; где серьёзное оценивание и где словесная игра.

Паракритика разрушает сложившийся порядок разбора литературного произведения, уничтожает устоявшиеся формы «речи о речи». Казалось бы, а чем это плохо? Пусть каждый говорит и пишет что угодно и как хочет. Но упорядоченность – производная от культуры, а беспорядок – от бескультурья. Размывание содержательных, жанровых, стилевых границ критического высказывания дискредитирует саму профессию критика.