Паракритика прочно закрепила рубрикационно-нишевый подход к ранжированию писателей и классификации текстов. Второй её признак – анализ формата вместо анализа текста. Рецензенты, обозреватели, колумнисты с поистине маниакальным упорством расставляют авторов на полки форматов, втискивают в рамки жанров, очерчивают границы творчества. Аналогично термину «формульная литература» американского исследователя массовой культуры Джона Кавелти, впору ввести понятие формульной критики.
Основных ниш три: «массовка» (развлекательная беллетристика, жанровая проза); «элитка» (интеллектуальная проза и высокая поэзия); «арт-мейнстрим» (жанровые произведения, но высокого литературного уровня). Всё, не вписавшееся в эту систему, – «неформат» и оттого часто «неликвид». Исследование содержания произведения замещается в паракритике описанием способа раскрытия темы.
Текст становится феноменом книгоиздания, а не явлением словесности. Оказывается, что мерчендайзерство – популярная специальность не только в сфере торговли, но и в области литературы. И это тоже характеризует паракритику как постиндустриальный феномен, хотя сам подход постепенно складывается и оформляется в заметную тенденцию уже на излёте индустриальной культуры.
Умберто Эко приводит сколь уморительные, столь же и типичные суждения критиков.
Не думаем, чтобы эта вещь пользовалась спросом на рынке детской литературы (о «Моби Дике» Мелвилла).
Истории о животных в США будет невозможно продать (о «Скотном дворе» Оруэлла).
Кажется, эта девушка не видит и не чувствует, как можно поднять эту книгу над уровнем обыкновенного курьёза (об Анне Франк и её «Дневнике»).
Сейчас подобные оценки воспринимаются с улыбкой, но лишь потому, что речь идёт о всемирно признанных писателях и произведениях, ставших литературной классикой. Но точно такие же оценки современных, ныне живущих авторов воспринимаются со всей серьёзностью. Даже самый просвещённый читатель зачастую верит критику и охотно вторит ему.
Такая вера и такая готовность подкрепляются тремя основными стимулами: громкое имя автора, яркое публичное событие, злободневность текста. Всё прочее – по остаточному принципу.
Выходит очередной роман Пелевина, Прилепина, Сорокина, Шишкина, Улицкой – сразу шквал мнений, волна рецензий. Кто-то получает крупную премию, организует политическую акцию или просто оказывается в центре скандала – тут же поток газетно-журнальных откликов, трескотня в блогах, скрещение копий в пылу полемики. Выходит книга «о загадке русской души», «о мерзостях российской глубинки», «о протестных движениях», «о проблемах отечественного образования» (нужное подчеркнуть) – все заполошно вскидываются, поспешно вкладывают мечи в ножны и рвутся в бой обсуждения.
Едва появляется новая книга – как ей тут же находят строго определённое место на полке книжного магазина и библиотечном стеллаже. Это напоминает поведение мамы-кенгуру или старухи Шапокляк. Едва её крыса «не по делу» выскакивала из шляпки, как та живо командовала: «Лариска, быстро в сумку – ррраз!». Но из «породы сумчатых» – разве что покетбуки, и в культуре книги расставлены совсем не по тем принципам, что в книжном магазине.
Однако в современном мире информационный поток уже существенно превысил возможности человеческого восприятия – и отличительным свойством критики становится поспешность. Она же становится и псевдокритерием объективности: кто первым высказался, тот и прав. Паракритик мчится по произведению с шашкой наголо, тараторит скороговоркой общие слова, быстренько раздаёт поцелуи и оплеухи, наспех расклеивает ярлыки – и победно удаляется.
Поспешность и невнимательность, помимо прочего, приводят к многочисленным ошибкам: искажению сюжета при пересказе, путанице деталей, перевиранию цитат, коверканью имён персонажей и т. п. Яркий пример – критический разбор романа Алексея Иванова «Псоглавцы».
Перед критиком книги мелькают, как фигурки в тире, – на то, чтобы зарядить, прицелиться и выстрелить, ему отводится одно мгновение. Поэтому критика вполне можно извинить, если он примет кролика за тигра, орла за хохлатку или вообще промахнётся, поразив своим выстрелом мирную корову, пасующуюся в поле неподалёку.
Вирджиния Вулф
«Как читать книги?», 1932
Поэтому применительно к паракритике смешно даже говорить о каких-то серьёзных рефлексиях, поскольку её основные реакции основаны на рефлексах собаки Павлова. Литература превращается в предмет внелитературной полемики: обсуждаются не сами тексты, а скандалы и сплетни, премиальная шумиха, личная жизнь писателей, их доходы, хобби, политические взгляды, религиозные убеждения… Отсюда – немотивированность и тенденциозность паракритики в оценке литературных произведений.
Роман Андрея Геласимова «Степные боги» – эпос в шолоховском стиле, динамичный триллер, попытка модернизировать кондовый советский роман.
Книга Захара Прилепина «Патологии» мало того что заняла пустовавшую нишу – она внезапно удовлетворила всех.
В романе Крусанова «Мёртвый язык» важно не что именно произносится, а патрицианская осанка, высоко задранный подбородок и маркированно петербургская интонация говорящего.
Паракритика очерчивает вокруг автора и книги магический круг, за пределами которого они уже как бы не существуют, не воспринимаются обществом. Всякому тексту отведён некий сегмент культурного пространства: кухня, пляж, поезд, трибуна, сцена, школьный класс…
При подмене анализа текста анализом формата в фокус внимания специалистов попадают произведения в основном из премиальных списков. Причём в таких списках преобладают обитатели столицы. Жителей российских регионов и ближнего зарубежья жалуют куда как меньшим вниманием.
Фамилии авторов, чьи произведения регулярно рецензируются, постепенно составляются в перечень, претендующий на незыблемость азбуки.
А – Акунин,
Б – Быков,
В – Волос,
Г – Гришковец,
Д – Данилов,
Е – Елизаров,
Ж – Житинский,
3 – Захар (без фамилии),
И – Иличевский,
К – Кабаков,
Л – Лимонов,
М – Маканин,
Н – Найман,
О – Отрошенко,
П – Пелевин,
Р – Рубина,
С – Сорокин,
Т – Терехов,
У – Улицкая,
Ф – Фигль-Мигль,
X – Хаецкая,
Ц – Цветков,
Ч – Чижова,
Ш – Шишкин,
Щ – Щербакова,
Э – Элтанг,
Ю – Юзефович.
А венчает сей славный список «Я» – ЭТО критика великого, ужасного и всемогущего.
При рубрикационно-нишевом подходе адекватный разговор о литературе не только невозможен – он вообще бессмыслен. Паря в эмпиреях абстрактных понятий, паракритика отрывается от реального содержания произведения, от контекста его создания, от авторского замысла.