Уроки Совы Филиновны

Поэзия и театр

Пьеса в ее классическом понимании не похожа на другие тексты — она обладает особыми, легко узнаваемыми чертами. В ней всегда присутствуют реплики и вспомогательный текст — ремарки, описания декораций, обозначения актов и явлений. Такая организация текста — следствие того, что пьесы, как правило, предназначены для постановки на сцене и некоторые ремарки должны упростить работу режиссера и актеров. Однако даже если пьеса не предназначена для постановки, всё это может присутствовать в ней.

По своей структуре драма отличается как от прозы, так и от поэзии. В отличие от прозы в ней нет повествователя или наблюдателя, почти нет авторского текста, который описывает какую-либо ситуацию. В драме любой фрагмент текста принадлежит какому-либо персонажу или относится к авторским ремаркам. В отличие от поэтического текста, в драме не бывает единого субъекта: каждый персонаж обладает собственной субъективностью. Именно эта возможность сочетать в одном произведении разные субъективности, говорить разными голосами может привлекать поэтов.

В России существует собственная традиция использования прозы и стиха в театре. Вплоть до второй половины XIX века драмы в основном писались поэтами и в стихах. Это связано с тем, что начиная с античности драма была в основном стихотворной (классические трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида, комедии Плавта и Теренция). От античности идет также разделение драм на трагедии и комедии.

В русской поэзии XVIII века трагедия была одним из центральных жанров. Трагедии всегда писались стихами (а точнее, александрийским стихом; 13. Строфика), и в XVIII веке к этому жанру обращались почти все значительные поэты (Александр Сумароков, Гавриил Державин и другие). Как правило, такие драмы сочинялись на известные мифологические или исторические сюжеты, и мастерство драматурга заключалось в том, чтобы раскрыть такой сюжет глубже, чем это удалось его предшественнику.

Комедии в отличие от трагедий могли быть посвящены повседневной, бытовой жизни. Они писались как стихами, так и прозой. Этот жанр тоже был важен для поэзии XVIII века: он был призван улучшать нравы и просвещать людей. Сама Екатерина II написала около 25 комедий, причем все прозой. Прозой были написаны и лучшие комедии Дениса Фонвизина, «Недоросль» и «Бригадир».

Напротив, «Горе от ума» Александра Грибоедова было написано стихами: в этой комедии не просто подчеркивались какие-то забавные или достойные осуждения черты отдельных людей, но и проводился глубокий анализ общества в целом. Комедия Грибоедова была написана вольным ямбом. Похожий размер использовал французский драматург Мольер в пьесе «Амфитрион», после которой этот размер оказался устойчиво связан именно с комическим содержанием. Таким образом Грибоедов одновременно продолжил французскую комедийную традицию и противопоставил ей свою пьесу в стихах, ведь после успеха Мольера серьезные пьесы этим размером писать перестали.

В России в XIX веке стала развиваться также драма для чтения, не предназначенная для постановки на сцене. Именно к этой разновидности драматургии относятся пьесы Александра Пушкина «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии» (несмотря на то, что впоследствии они все же ставились в театре). Эти драмы ориентировались на английскую традицию — прежде всего на драматургию Уильяма Шекспира, и в них чаще всего использовался белый пятистопный ямб. Другим важным ориентиром была драматическая поэма Иоганна Вольфганга Гёте «Фауст».

Стихотворная драматургия сходит со сцены с появлением драматургов-прозаиков (Николая Гоголя и Александра Островского) и разрушением системы жанров, резко противопоставлявшей трагедию и комедию (18. Жанр и формат). Периодически поэты пытались писать драмы в стихах, избирая для этого разные образцы в драматургии прошлого. Так, Иннокентий Анненский, много переводивший Еврипида, в подражание ему написал трагедии «Фамира-кифаред» и «Меланиппа-философ», где были соблюдены все особенности античной драмы.

Стихотворная драма в ХХ веке необязательно была подражательной. Иногда она могла строиться по иным принципам, не связанным с классическим театром. Таковы, например, были драмы обэриутов — «Елка у Ивановых» Александра Введенского и «Елизавета Бам» Даниила Хармса. Важной темой для этих поэтов была неспособность людей услышать друг друга, добиться понимания, и драматическая форма лучше всего подходила для отражения этого:

Петр   Николаевич

Есть бесконечное движенье,

дыханье легких элементов,

планетный бег, земли вращенье,

шальная смена дня и очи,

глухой природы сочетанье,

зверей дремучих гнев и сила

и покоренье человеком

законов света и волны.

Иван   Иванович

(зажигая спичку)

Теперь я понял, понял, понял,

благодарю и приседаю

и как всегда интересуюсь —

который час? скажите мне.

Петр   Николаевич

Четыре. Ой, пора обедать!

Иван Иванович, пойдемте,

но помните, что завтра ночью

Елизавета Бам умрет.

Даниил Хармс

Поэту необязательно писать длинную пьесу, чтобы добиться того сочетания разных голосов, которое само собой возникает в театре: он может использовать отдельные элементы драмы в своих стихах, например реплики или ремарки. Влияние драмы заметно, например, в некоторых стихах и поэмах Николая Заболоцкого («Испытание воли», «Поэма дождя», «Деревья», «Безумный волк»), где авторский текст сочетается с репликами разных персонажей.

Таким образом, поэты обращаются к драме только в том случае, если ставят перед собой специальные задачи, обладают особым представлением о поэтической субъективности. Современная прозаическая драма тем не менее может включать в себя поэтические фрагменты, которые так же, как поэтические фрагменты в кино (19.6. Поэзия и кино), призваны сделать восприятие происходящего менее «автоматическим» и более глубоким. Стихи нередко появляются внутри современных пьес (часто в виде песен): эта традиция идет от немецкого режиссера Бертольда Брехта и вполне жива в современной драме (например, в драматургии Ивана Вырыпаева).

Читаем и размышляем

Николай Заболоцкий, 1903-1958

ИСПЫТАНИЕ ВОЛИ

Агафонов

прошу садиться, выпить чаю.

У нас варенья полон чан.

Корнеев

Среди посуд я различаю

Прекрасный чайник англичан.

Агафонов

Твой глаз, Корнеев, навострился,

Ты видишь Англии фарфор.

Он в нашей келье появился

Еще совсем с недавних пор.

Мне подарил его мой друг

Открыв с посудою сундук.

Корнеев

Невероятна речь твоя,

Приятель сердца Агафонов!

Ужель могу поверить я:

Предмет, достойный Пантеонов,

Роскошный Англии призрак,

Который видом тешит зрак,

Жжет душу, разум просветляет,

Больных к художеству склоняет,

Засохшим сердце веселит,

А сам сияет и горит, —

Ужель такой предмет высокий,

Достойный лучшего венца,

4 Отныне в хижине убогой

Травою лечит мудреца?

Агафонов

Да, это правда.

Корнеев

Боже правый!

Предмет, достойный лучших мест,

Стоит, наполненный отравой,

Где Агафонов кашу ест!

Подумай только: среди ручек,

Которы тонки, как зефир,

Он мог бы жить в условьях лучших

И почитаться как кумир.

Властитель Англии туманной,

Его поставивши в углу,

Сидел бы весь благоуханный,

Шепча посуде похвалу.

Наследник пышною особой

При нем ходил бы, сняв сапог,

И в виде милости особой

Его за носик трогать мог.

И вдруг такие небылицы!

В простую хижину упав,

Сей чайник носит нам водицы,

Хотя не князь ты и не граф.

Агафонов

Среди различных лицедеев

Я слышал множество похвал,

Но от тебя, мой друг Корнеев,

Таких речей не ожидал.

Ты судишь, право, как лунатик,

Ты весь от страсти изнемог,

И жила вздулась, как канатик,

Обезобразив твой висок.

Ужели чайник есть причина?

Возьми его! На что он мне!

Корнеев

Благодарю тебя, мужчина.

Теперь спокоен я вполне.

Прощай. Я все еще рыдаю.

(Уходит.)

Агафонов

Я духом в воздухе летаю,

Я телом в келейке лежу

И чайник снова в келью приглашу.

Корнеев

(входит)

Возьми обратно этот чайник,

Он ненавистен мне навек:

Я был премудрости начальник,

А стал пропащий человек.

Агафонов

(обнимая его)

Хвала тебе, мой друг Корнеев,

Ты чайник духом победил.

Итак, бери его скорее:

Я дарю тебе его изо всех сил.

1931

Сергей Стратановский, 1944

УРАЛ-БАТЫР И ГИЛЬГАМЕШ

(По мотивам башкирского эпоса «Урал-батыр» и шумеро-аккадского эпоса о Гильгамеше)

Урал — батыр

Много дел богатырских

                       совершил я, Урал-батыр:

Я со змеем Заркуном боролся,

И с отцом его,

                       дивов владыкой, боролся,

Против зла их боролся.

Только главное зло

                       на земле обитает без тела,

И лица не имеет.

                       Смертью зовется оно.

Как его победить

                       рассказала мне девица-Лебедь:

Не стрелой поразить,

                       не мечом его можно сразить.

Есть в далекой стране

                       хищным дивом хранимый родник,

Кто губами приник —

                      не исчезнет вовек во мгле смертной,

Ни в бою на войне,

                      ни в дни старости.

Гильгамеш

Снюсь я тебе,

                     сыну северных гор и герою.

Ты — потомок Энкиду,

                     моего неразлучного друга.

Ну, а я — воин юга,

                     я — Гильгамеш, царь Урука.

Воин смелый, великий

                     все я изведал и видел

Землю и море до края мира.

Но заплакал я бурно,

                     когда друг мой Энкиду умер,

И пошел я от горя

                     к последнему морю на берег,

И добыл на дне моря

                     цветок на шиповник похожий,

Смерть саму убивающий.

И понес я народу

                     своему, не сорвав лепесточка даже,

Тот цветок обретенный,

                     в Урук огражденный, домой.

Но похищен змеей,

Был шиповник заветный,

                     в степи, на дороге обратной.

Урал — батыр

Ты не смог стать бессмертным—

                    владыка народа забытого.

Я им стану — я знаю.

Гильгамеш

Берегись, воин сильный,

                    не стремись стать бессмертным, герой.

Нет в бессмертье веселья

                    зря к нему люди стремятся.

Долго жить хорошо,

                    но настанет когда-нибудь миг

И ты смерти захочешь.

                    Будешь звать ее, плача, в шатер.

Урал — батыр

Смерть не гостья, а вор.

                    Не бывает такого, старик.

Гильгамеш

Знаю. видел. бывает.