Уроки Совы Филиновны

Папство и священная война

Итак, мы изучили идеи, которыми вдохновлялись участники первой военно-религиозной экспедиции. Для того чтобы идти дальше, нам необходимо более пристально рассмотреть институт крестового похода и попытаться проследить процесс его возникновения. Как мы видели, этот институт был создан прежде всего папством и представлял собой своеобразное сочетание идеи священной войны, выпестованной западной Церковью, — с одной стороны, и практики паломничества, которая была давно хорошо известна средневековому обществу, — с другой. Хотя апологеты крестоносного движения нередко видели в нем инструмент мира, а походы в Палестину, как и многие другие экспедиции, происходившие на Западе, рассматривали как паломничество, крестовый поход был по существу войной, и сама его идея подразумевала возможность применения насилия. Как известно, христианское общество характеризуется дуализмом светской и церковной власти, и это разделение властей в средневековом обществе было явлено весьма отчетливо. Война относилась к сфере мирской власти, и она входила в обязанность светских государей — королей и императоров. Тогда как же папе удалось возглавить военную экспедицию и встать во главе крестового похода? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется в более широком историческом контексте, с точки зрения взаимодействия мирской и духовной власти рассмотреть, как выкристаллизовалась идея священной войны и как в этой связи развивалась идеология папской власти.

***

Как известно, отношение христианства к войне и насилию было чрезвычайно сложным и неоднозначным. Иисус проповедовал религию любви для всех, и его последователи равнодушны к земным раздорам, которые учитель христиан осудил словом и делом. В Нагорной проповеди Христос совершенствовал закон Моисея, расширяя идею любви к ближнему на все человечество и защищая моральные представления, в соответствии с которыми не только убийство является недопустимым, но даже враждебность и гнев следует искоренять. В последующие века христиане следовали этому учению и практиковали отказ от насилия: они не уклонялись от преследования властей и отказывались от военной службы, дабы не убивать себе подобных. Как писал Ориген (ум. 254), их молитвы более полезны империи, чем их оружие. При этом христиане должны были оставаться лояльными подданными Римской империи, к чему призывал еще св. Павел, в частности, в «Послании к римлянам» (13:1): «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога… ибо начальник есть Божий слуга… он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель и наказание делающему зло». Когда империя была языческой, христиане могли внешне проявлять благожелательность по отношению к государственной власти, но не служить ей с оружием в руках. С обращением Константина в христианство (312) ситуация стала принципиально иной. Отныне власть покровительствовала Церкви, христиане призывались уважать государство, а значит, должны были принять официальное насилие. С этого времени от них ожидали, что они будут проливать свою кровь за империю. Церковь даже отлучала мирян, отказывающихся брать в руки оружие, как об этом свидетельствует, например, постановление на соборе в Арле (314). И она должна была найти теологические основания для такого радикального изменения взгляда на войну. Это было сделано Блаженным Августином (ум. 430), который возродил теорию справедливой войны (bellum justum) как некий моральный принцип.

С точки зрения знаменитого богослова, «справедливыми называются войны, участники которых мстят за несправедливость — например, когда народ или государство, с которым предстоит воевать, не стали карать своих людей за совершенное ими зло или возвращать то. что было неправедным образом захвачено». Августин не разрабатывал полной теории справедливой войны (это будет сделано в XII–XIII вв., прежде всего в «Декрете Грациана» — важнейшем своде канонического права), но общие ее контуры были определены именно им, а его идеи на этот счет дошли до нас через посредников — прежде всего Исидора Севильского (560–636) и других учителей Церкви. Критерии, по которым справедливую войну отличали от несправедливой, были следующие: ее должна объявлять законная власть (auctoritas principis) — т. е. война поручается правителю, который печется о благе народа или государства, а не защищает собственные права как частное лицо; во-вторых, должна существовать «справедливая причина» (causa justa) для ее ведения — т. е. эта война преследует цель защиты от насилия и возмещения принесенного ущерба; и, в-третьих, ее участники должны руководствоваться «правильными намерениями» (recta intentio) — иными словами, воины не должны иметь никаких личных мотивов для ведения войны, которая должна быть единственно возможным способом устранения несправедливости и исключать любые другие мотивы. Итак, с того момента как христианство было признано официальной религией, христиане тоже должны были участвовать в войнах империи, которые она вела тогда против варваров. Эта война считалась справедливой, так как велась по приказу законной власти, с целью защиты безоружных и слабых и не из личной мести или ради выгоды — т. е. удовлетворяла всем критериям справедливой войны.

***

С падением Рима в 476 г. государство пришло в упадок, но идея Империи не угасла. Отныне разрушенное единство всемирной Римской империи — государственной власти — заменялось единством всемирной католической (т. е. всеобщей, вселенской) Церкви — духовной властью. Под впечатлением от захвата Рима св. Августин написал трактат «О граде Божьем» (413–426), в котором по существу описал новую форму социально-политического устройства — средневековой теократии. В своем произведении учитель Церкви впервые ясно сформулировал «идеал всемирного божеского царства, которое все в себе объемлет — и церковь, и государство, являя в видимом земном отражении образ божественного всеединства». Речь шла об объединении всего человечества в единый церковный организм, но в этом важнейшем для Средневековья религиозно-политическом идеале был заложен некий дуальный принцип. Как сообщество избранников, «царство не от мира сего» (Ин 18:36) Град Божий, противопоставляемый Граду Земному, отождествлялся с Церковью и потому должен был управляться властью духовной. С другой стороны, он олицетворял собой и государство и потому должен был управляться властью мирской. В идее речь шла о единой теократии, гармонии «священства» и «царства», но, как мы увидим, царская и святительская власти с трудом могли ужиться рядом.

После распада империи Римская Церковь одна представляла собой единящее, централизующее начало. В это время именно папа оставался первым лицом в Риме, главным представителем христианских народов не только в церковном, но и в политическом отношении. Отныне тот авторитет, которым обладал Рим в течение веков, сосредоточился на римском понтифике. Как известно, варвары, разрушившие Римскую империю, сами обратились из язычества или арианства в католическую веру. Обращение франков в христианство при Хлодвиге (в середине 90-х гг. V в.) имело очень важное значение для папского авторитета и положило начало союзу меровингской монархии и Церкви, также нуждавшейся в поддержке мирской власти. В это время война оставалась важной политической реальностью. Военные ценности были важны и для создаваемой франками социальной системы, основанием которой стала ратная служба сюзерену. При этом отношения в обществе строились на провозглашенных Церковью принципах, и именно христианская Церковь и религия играли господствующую роль в феодальной идеологии. В это время справедливая война уже не та, которую ведет Империя против «варваров-язычников», но та, которую провозглашает Церковь устами епископов и прежде всего папы.

Как известно, в VIII в. Европа подвергается новым опасностям — нашествиям язычников и мусульман. На юге это арабо-берберы, которые в 711 г. начинают завоевание Пиренейского полуострова и совершают набеги по всему югу Франции до Луары, пока не терпят поражение в битве у Пуатье в 732 г.; в конце века на северо-западе Европы учащаются нападения норманнов. Война является жизненной необходимостью, и ее значение существенно повышается, особенно когда идет речь о борьбе против неверных. В тот момент война в защиту интересов папства также оправдывается в соответствии с принципами августиновской теории: именно тогда происходят конфликты папы с лангобардами, а в 739 г. Григорий III, осажденный в Риме врагами, даже взывает о помощи к франкским правителям. Все эти обстоятельства способствуют дальнейшему развитию идеологии справедливой войны (bellum justum). Уже в тот период распространяется практика литургических благословений королей, сражающихся против врагов христиан, а также молитв во имя военных побед.

Середина VIII в. была важной вехой в укреплении позиций папства, которое заключает новый союз с франкской монархией, где Каролинги уже сменили Меровингов. Об этом свидетельствует договор Пипина Короткого — первого представителя Каролингской династии — и папы Стефана II. Понтифик помазал на царство франкского правителя и двух его сыновей, в ответ на что государь признал за ним светскую власть над Италией. Договор, подписанный в 754 г., был составлен на основании подложного «Константинова дара», фальсификация которого была частью сделки между бывшим майордомом Пипином III (Коротким), желавшим закрепить официальный статус короля франков, и папским двором. Лежащие в основе договора идеи — прекрасная иллюстрация того, как развивалась в это время политическая мысль папства.

В упомянутом документе римский император Константин по договору уступает папе Сильвестру Латеранский дворец, герцогство Рима и даже Италию и все западные провинции Римской империи. Вряд ли Пипин предоставил такую дарственную грамоту франкскому правителю, но точно известно, что после двух военных кампаний против лангобардов тот пожаловал папе 22 города из Равеннского экзархата и т. н. Пентаполь — пять восточноитальянских прибрежных городов, главным из которых была Анкона. В тексте сказано, что он их «возвращает» (restituit), хотя эти территории никогда ранее не принадлежали папам. Прибавленные к прежним владениям понтифика, они составили основу светских владений папы — Папского государства, т. н. патримония св. Петра. Слово restituit, употребленное в документе, несомненно, свидетельствует о том, что у римской курии были серьезные территориальные притязания. Отраженная в фальшивой грамоте идея сюзеренитета над западными землями была чрезвычайно важна для папской курии, так как она позволяла папе вмешиваться в политические дела Запада уже не только в качестве духовного вождя католицизма, но и в качестве управляющего от имени св. Петра новыми папскими территориями. Таким образом, папа постепенно превращался в светского государя.

Сильная власть Карла Великого (768–814) — следующего правителя династии Каролингов — пока еще не позволяла папе извлечь все выгоды из новой ситуации. Франкский правитель сам себя рассматривал как защитника (defensor) церкви св. Петра и управляющего новым папским государством и обязывался защищать, в том числе оружием, папские земли и интересы христианства. Таким образом война — на этот раз в защиту Рима и Церкви — снова оправдывалась. Как известно, Карл Великий предпринимал многочисленные походы против мусульман, а также саксов, лангобардов, аваров и др. Эти войны было невозможно рассматривать в соответствии с августиновской классификацией как «справедливые», так как в них речь не шла ни об отвоевании ранее принадлежащих территорий, ни об обороне. Но они велись в целях расширения (dilatatio) Империи — связанной с католической Церковью универсальной светской организации — и при этом сопровождались обращением в христианство ряда народов (саксов, бретонцев и др.), что давало возможность представить войны как миссионерские и отвечающие задачам христианской Церкви. Сам Карл Великий изображался при этом как «Новый Давид», который расширял созданное им государство, убежденный в своей божественной миссии, как если бы он расширял границы «царствия Божия» и служил провиденциальным целям Церкви.

В то время как главный светский государь средневекового Запада Карл Великий предпринимал походы против соседних народов, главный духовный владыка западных христиан Лев III (795–816) боролся с мятежом, устроенным кланом его предшественника папы Адриана I (772–795). В этой сложной ситуации Карл Великий оказал папе существенную поддержку, и в 800 г. в благодарность за помощь Лев III короновал его императором в соборе Св. Петра. Тем самым благодаря папе Римская империя была восстановлена, а Карл Великий занял место византийского императора по отношению к папе — произошел «переход империи» (translatio imperii) с Востока на Запад. Карл стал светским главой западнохристианской Церкви и таким образом укрепил духовную власть папы. Считалось, что римский император и папа олицетворяют два меча, «которые Бог ниспослал на землю для защиты христианства». Учение о двух мечах, впервые разработанное папой Геласием I (V в.) в духе августиновской традиции, было основано на аллегорическом толковании Евангелия от Луки.

Согласно новозаветной максиме (Лк 22:36–39), Христос перед Страстями повелел, чтобы в церкви было два меча, две власти. Он не довольствовался одним мечом, одной только властью. В ответ на заявление апостолов: «Господи, здесь два меча» — он сказал: «Довольно». Согласно этой теории, две власти управляют миром — власть священства (духовный меч; и власть государя (светский меч). Власть духовенства признавалась выше светской, так как пастыри отвечают за спасение душ мирских правителей, но считалось, что совместными усилиями «священник» и «царь» должны водворять «царство Божие» на земле. Теория «двух мечей» была достаточно гибкой, чтобы давать широкий простор для разных интерпретаций. В 800 г. коронованный императором Карл Великий, проникнутый своей божественной миссией, представлялся единым лидером христианского народа, всей общности христиан, заступником Церкви и Святого Престола. Примечательно, что примерно в то же время, согласно легенде, патриарх Иерусалима передал франкскому государю ключи от Гроба Господня, призывая его защитить «святые места».

В IX в. империя Каролингов, которую постигают новые превратности судьбы, вынуждена продолжать оборонительные войны. В ту эпоху венгры и норманны, тогда еще язычники, совершают свои набеги по всей Европе. Именно в то время в христианских церквах читают молитву «Господи, избавь нас от ярости норманнов» (Libera nos de furore Normannorum). Они же грабят монастыри, хранившие сокровища и реликвии, опустошают деревни, сея повсюду страх и проливая кровь. В свою очередь сарацины, несмотря на то что они были отброшены за Пиренеи, продолжают свои рейды по христианской Европе. В течение IX в. они завоевывают Сицилию, а в 846 г. даже грабят Рим и расхищают ценности собора Св. Петра. Реальная угроза Святому Престолу заставляет папу Льва IV (847–895) призвать на помощь Каролингов. Стоит обратить внимание на то, что в обмен на поддержку папа пообещал царство небесное (regna ccelestia) сражающимся за Римскую Церковь ратникам в войне, которая названа «войной Господа»: «Всемогущий знает, что если кто-то из вас положит свою жизнь, то примет смерть за истину веры, спасение отечества и защиту христианства и получит от Господа упомянутую награду».

Несколько позже, в 879 г., папа Иоанн VIII, который всемерно поощрял борьбу против сарацин, угрожающих Риму из южной Италии и Сицилии, в ответ на запрос франкских епископов о том, можно ли давать индульгенцию о прощении грехов (indulgentia delictorum) павшим в сражениях против язычников и неверных, защищая Церковь и христианскую религию, сообщает следующее: «Те, кто примет смерть с благочестием в войне католической религии, обретут покой вечной жизни». Так понтифики призывали рыцарей сражаться против язычников и неверных, угрожающих Церкви и патримонию св. Петра, и обещали за участие в таких военных кампаниях духовное вознаграждение. Папство в целом отождествляло свои интересы с интересами всего христианства. Сражения, которые велись на его стороне, освящались, участникам предоставлялось духовное вознаграждение, а павшие в бою наделялись статусом мученика — так в теории bellum justum развивались доктринальные элементы, характерные для идеологии священной войны.

В тот же период, когда Церковь стремится благословить борьбу Европы против мусульман и норманнов, в понтификат Николая I (858–867) предпринимаются попытки обосновать верховенство папской власти над светской, развивать идеологию папской теократии. Именно этот папа впервые стал опираться на т. н. Лжеисидоровы декреталии — составленный ок. середины IX в. сборник папских (в основном фальшивых) грамот — писем и постановлений церковных соборов, включающий и документ, повествующий о Константиновом даре. В этом собрании документов, приписываемых виднейшему испанскому отцу Церкви Исидору Севильскому и иллюстрирующих господство понтификов в церковных и мирских делах в прошлом, папы станут искать подтверждения своих идей. Но в IX–X вв., когда Европа была политически нестабильна и истощена постоянными внешними и внутренними войнами, эти идеи было сложно осуществить на практике.

В первой половине XI в. папы переживают трудный период, им приходится в целях поддержания своей власти постоянно бороться против неугомонной аристократии. В Италии, где сохраняется политическая нестабильность, они нуждаются в поддержке светской власти — «светского меча». Так, в 960 г. папа Иоанн XII (955–963) обратился к правителю Восточнофранкского королевства Оттону (будущему Оттону I Великому) с просьбой о защите от нападений короля Италии Беренгария II Иврейского и обещал ему за поддержку императорскую корону. Победив папского противника, Оттон в феврале 962 г. был помазан папой Иоанном XII на царство и коронован императором. Тем самым на месте прежнего Восточно-франкского королевства, которое отныне окончательно обособляется от Западно-франкского, была создана Священная Римская империя. По милости папы (favor apostolicus), германское королевство превратилось в Империю, претендовавшую не меньше, чем на преемственность античной Римской империи и Франкской империи Карла Великого. Новая империя пыталась стать универсальным государственным образованием, объединяющим весь европейский христианский мир и служащим трансцендентным целям Церкви, а значит, выступала в роли соперника папства и со временем вступила с ним в борьбу за верховенство во всемирной христианской res publica. Однако в этот момент папы, которые постоянно ощущали угрозу, ввиду сложной обстановки в Италии, нуждались в поддержке императоров, облеченных миссией защиты Римской Церкви. Оттон I не только на время избавил папу от влияния аристократов, но и подтвердил привилегией от 13 февраля 962 г. права папы как светского государя на все владения, которые предоставлялись св. Петру и его наместнику. Но, оказав поддержку папе, император вместе с тем подчинил его своей власти, как это уже было при Карле Великом и франкских правителях. Сакральный характер императорского титула позволял Оттону I и его преемникам контролировать сферу духовной власти. Растущая зависимость папства и высшего клира от императора выразилась, в частности, в том, что до конца XI в. право инвеституры — назначения на церковные должности и введения в сан — находилось в руках представителей Саксонской династии, и прелаты должны были приносить государю Священной Римской империи клятву верности и ленную присягу. Так Оттонам удалось временно подчинить своему влиянию церковную власть. С этого момента начинается упадок папской власти, который был преодолен лишь с возникновением в конце X в. клюнийского движения, направленного на укрепление престижа Церкви и ее самостоятельности по отношению к светской власти.

В X в. ситуация внутри христианского мира характеризуется нестабильностью, особенно в западной его части. И речь уже не идет о нашествиях язычников и неверных, которые практически прекратились, а об общей политической нестабильности, отчасти вызванной и ими. В Западно-франкском королевстве последние Каролинги не справляются с норманнскими завоеваниями, демонстрируя свою слабость и тем самым возбуждая алчность аристократии. Династия Робертинов, сменившая Каролингов, достигла расцвета в первой половине X в. при Роберте I (922–923) и его преемниках. Им удалось установить свою власть в большей части северной Франции, а также добиться успехов в борьбе с норманнами — так, в 888 г. правитель королевства Эд (888–898) сумел организовать успешную оборону Парижа. Но влияние Робертинов пошло на спад в период правления происходившего из этого рода короля Гуго Капета (987–996) (с этого времени представители династии называются Капетингами). В государстве начинается настоящая эпоха феодальной анархии. Как следствие, в церковной идеологии происходят определенные сдвиги, что приводит к сакрализации определенных видов войн и воинов. В это время в христианской Европе происходят военные конфликты самого разного рода — как внутренние, так и внешние.

Как уже говорилось прежде, к концу X в. значительно укрепился слой рыцарей (milites) — близко стоящих к знати элитных профессиональных воинов, утверждающих свое господство путем вооруженной агрессии. Именно тогда на христианском Западе, в частности в Западно-франкском королевстве, при их участии ведутся многочисленные частные войны, в связи с чем Церковь организует — в интересах общества и своих интересах, ибо она также нередко становилась жертвой этих конфликтов, — движение «божьего мира», направленное на обуздание рыцарской агрессии. Начавшееся в Аквитании, оно постепенно распространилось на соседние регионы и Восточнофранкское королевство. Помимо того, что это была — конечно, иллюзорная! — попытка ограничить размах частных войн, в целом институты «божьего мира» так или иначе способствовали морализации войны, которая становилась уделом профессионалов, а Церковь из жертв milites превращалась в их судей и таким образом укрепляла свой авторитет.

Другим видом войн в этот период была Реконкиста, которая велась под руководством королей Арагона, Наварры и Кастилии и которую папство и Церковь, в частности клюнийское движение, возникшее как реакция на растущее вмешательство светской власти в церковные дела, всемерно поддерживали. Папы также симпатизировали рассматриваемым как справедливые войны походам норманнов в Сицилию против мусульман, создавших в X–XI вв. на острове свое государство, и предоставляли норманнским вождям знамя св. Петра (yexillum sancti Petri). На этих отвоеванных у неверных землях, некогда принадлежавших христианам и потому рассматривавшихся как «земли св. Петра», понтифики вводили римскую литургию и утверждали (возможно, на основании Константинова дара) сюзеренитет Святого Престола. Так, в 1059 г. в Мельфи папа Николай II передал земли Апулии князю Ричарду Капуанскому и графу Роберту Гвискару в качестве феода за вассальную службу, тем самым осуществив светскую инвеституру. В 1068 г. вассалом папы Александра II (1061–1073) стал король Арагона Санчо Рамирес, победивший еще в 1064 г. мусульман в битве при Барбастро, участникам которой понтифик пожаловал индульгенцию: властью свв. апостолов Петра и Павла он снял с них покаяние и дал отпущение грехов (remissio peccatorum). И это еще одно свидетельство дальнейшей сакрализации войны и все большего расширения светской власти понтификов.

Вообще Константинов дар мог служить обоснованием для притязаний Святого Престола на высший сюзеренитет во всей Европе. Но при этом для обеспечения верховной власти в землях патримония св. Петра папство нуждалось в защите, в том числе вооруженной помощи. Начиная с эпохи Каролингов император носил титулы защитника (defensor) Римской Церкви и воина св. Петра (miles sancti Petri), и в этих почетных званиях отражены, с одной стороны, обязательство государя оказывать вооруженную помощь, с другой — притязания на царскую теократию. Как уже упоминалось, поддержка со стороны светской власти была сомнительной и ставила Святой Престол в зависимое положение. Во второй половине XI в. на почве клюнийского движения начинается григорианская реформа с целью «освобождения Церкви» (libertas Ecclesiae). Как мы помним, речь шла о том, чтобы освободить ее от владычества мирской власти — ситуации, в которой светские правители назначали епископов, вмешивались в выборы пап и вообще существенно зависели от императора. И, конечно, это движение затрагивало интересы государей и прежде всего императора. Оно породило известный конфликт «царства» и «священства», противоборство царской и святительской теократии, в развитии которого было немало неожиданных поворотов. Желая освободиться от протектората светской власти и в первую очередь императора, церковные учреждения, монастыри и епископы уже давно доверили защиту представителям региональной аристократии, ставшим их заступниками (advocati), и рекрутировали с ее помощью воинов, сражавшихся под знаменем святого патрона местной церкви. Этот процесс, особенно широко распространенный, как мы видели, в XI в. во Франции, повышал значение военных экспедиций, ведущихся за местные церкви и от их имени, и освящал участие в таких походах ратников, воевавших под их флагом. Рыцари, участвовавшие в подобных экспедициях, получали литургические благословения, которые раньше Церковь предназначала для королей, отправлявшихся на войну — теперь благословлялись нанимаемые ею для своей защиты воины, их знамена и оружие.

Папство, которое в свою очередь нуждалось в защите и в военной силе, в связи с обострением отношений между светской и духовной властью также перестает опираться на армию императора — официального защитника (defensor) Церкви. Подобно епископам и монастырям, оно изыскивает другие способы заручиться военной поддержкой Церкви. И, подобно им, понтифики стремятся увеличить число служащих апостольскому престолу вассалов — «верных св. Петра» (fideles sancti Petri) — за счет высшей аристократии и светских государей и благодаря им обеспечить себе вооруженную защиту. В самом деле, в этот период многие средневековые государи провозглашают себя «верными св. Петра» — в частности, вассалами папы Григория VII, пожалуй, самого видного деятеля клюнийского движения. Только во Франции это графы Прованса, Тулузы, Бургундии и Савойи, а в других местах еще и норманнские государи Сицилии и Апулии, а также правители Арагона и других государств — в частности, Польши, Венгрии и даже Киевской Руси. Григорий VII также добивался, хотя и безуспешно, подчинения апостольскому престолу английского короля Вильгельма I, который был многим обязан папам — ведь завоевание им Англии в 1066 г. было совершено с благословения папы Александра II (1061–1073), пославшего будущему королю знамя св. Петра (vexillum sancti Petri).

Во второй половине XI в. папская курия превращает многих светских властителей в своих вассалов и распространяет права протектората св. Петра на новые территории, так по существу становясь вместо императора всемирным сюзереном. Основой притязаний пап обычно служил «Константинов дар» — с помощью этого документа, как и «Лжеисидоровых декреталий», папы в целом оправдывали свои права на светскую власть. Речь шла, конечно, в основном о тех территориях, которые в прошлом входили в состав Западной Римской империи. В 1073 г. понтифик Григорий VII, благословляя поход в Испанию французского полководца Эбля II де Руси, обещал участникам дать им в лен от папского престола земли, которые они отвоюют у мусульман. В том случае, когда с помощью Константинова дара было невозможно обосновать папские притязания, правители, как считалось, жаловали курии свои земли в дар — как, например, это сделал великий князь киевский Изяслав Ярославич. Так обосновывались светские права пап, утверждался протекторат св. Петра, наместника Иисуса, над всем христианским миром. Папа оказывал светским государям свою поддержку, а те были обязаны ему «службой св. Петра».

Однако поскольку эти вассалы находились весьма далеко от Святого Престола, а папство нередко нуждалось в непосредственной вооруженной помощи на местах, то понтифики прибегали и к непосредственному рекрутированию наемников, «рыцарей св. Петра» (milites sancti Petri), для защиты Святого Престола, будь то от норманнов Сицилии, наемников Византии или даже самого правителя Священной Римской империи. Вот почему в середине XI в. папа Лев IX (1049–1054) сам отбирал на территориях Империи воинов, армию которых он повел против своих тогдашних противников — к тому времени уже обратившихся в христианство норманнов. В битве при Чивитате, которая состоялась 17 июня 1053 г., папская армия была разгромлена наголову норманнами под началом Роберта Гвискара, а сам папа попал в плен. Следует сказать, что и до этих событий многие папы выступали в роли военных лидеров. Но сражение при Чивитате знаменует важный этап на пути сакрализации войны. Примечательно, что позднейшие средневековые писатели называли участвовавших в сражении папских воинов «рыцарями Христовыми» (Christi milites) и «войском святых» (sanctorum exercitum), а также рассказывали, что в разгар событий самому папе Льву IX было чудесное видение, в котором ему явились павшие в бою воины «в белых одеяниях и с пальмовыми ветвями в руках». Это означало, что принявшие в сражении смерть стали мучениками и были удостоены небесной награды и так из побежденных стали победителями. Примечательно, что «рыцарями Христовыми» и мучениками стали воины, которые воевали против своих единоверцев.

Наконец, уже со второй половины XI в. понтифики начинают освящать действия своих сторонников в гражданских войнах, которые ведутся в Италии и противопоставляют пап их противникам, тем самым предвосхищая будущие крестовые походы против врагов папы. Так, например, Святой Престол активно поддержал движение проклюнийской миланской татарин — возникшего в XI в. в североитальянских городах религиозного движения, отстаивавшего интересы григорианской реформы. Папа Григорий VII добивался отмены инвеституры в Милане, поскольку там ломбардская знать поддерживала германского короля Генриха IV и выступала против независимости Апостольского Престола. Широкие слои населения, выступавшие против засилья местных сеньоров и духовенства, оказались на стороне папы. Один из поборников патарии, рыцарь Эрлембальд, убитый в 1075 г., был признан Церковью мучеником веры. Он был среди тех, кто сражался против христиан за дело римского понтифика (а не против язычников в защиту христианства), и тем не менее его называли «рыцарь Христов» (miles Christi) и ему было обещано то небесное вознаграждение, которое причиталось тем, кто погиб в войне, освященной папской властью…

Итак, в течение всего XI в. и особенно во второй его половине, в эпоху григорианской реформы, учащаются случаи вмешательства понтификов в светскую сферу, особенно сферу войны. Церковь пытается регулировать частные войны, от которых страдает все общество, в том числе она сама, и вводит институты «божьего мира» и «божьего перемирия». Папство благословляет войны, преследующие цель возвращения бывших христианских земель у неверных: в этих военных кампаниях понтифики обещают отпущение грехов оставшимся в живых и небесную награду павшим в битве. Причем речь идет не только о кампаниях против неверных: те же самые привилегии предоставляются участникам экспедиций, которые велись ради расширения или защиты папских владений. Таким образом, войны, предпринятые за интересы христианства, и, в частности, за интересы Святого Престола, достигают в тот момент наивысшей степени сакрализации: с этой точки зрения крестовый поход отнюдь не был такой уж радикальной новацией. Отправляющимся на Восток воинам будут жаловать те же самые привилегии и сулить те же самые обещания, которые в связи с разными обстоятельствами уже давали прежде ратникам, сражавшимся за христианскую Церковь и Святой Престол.

Сама идея священной войны, которая собственно и привела к крестовому походу, была результатом сочетания двух важных факторов: с одной стороны, рассмотренных выше военных кампаний, начавшихся на христианском Западе, с другой — процесса укрепления папского авторитета в результате успехов клюнийской реформы. Эта идея была прежде всего тесно связана с религиозными и политическими планами папы Григория VII (1073–1085), одного из самых ярких подвижников реформаторского движения, который притязал не только на верховенство в Церкви, но и на верховенство над светскими государями. Мы видели, что уже в течение XI в. папство стремилось распространить влияние в мирской сфере, подчинив своему сюзеренитету крупных сеньоров и поставив светских государей на службу Риму, расширяя на основе Константинова дара владельческие права вотчины св. Петра, обосновывая свои притязания с помощью «Лжеисидоровых декреталий». В уже упоминавшемся сочинении «Диктат папы» Григорий VII обосновал притязания папской власти на всемирную теократию: в 27 главах этого документа утверждалось, что Римская Церковь, и только она, создана Иисусом Христом, она никогда не ошибается и не ошибалась; вся власть — не только духовная, но и светская — исходит от римского понтифика: он имеет право вмешиваться во все дела и всех судить, будучи сам неподсудным, он распоряжается коронами, низлагает государей и епископов, освобождает подданных от присяги правителю, издает законы для всего христианского мира и пр.

По существу, римский первосвященник стремился создать универсальную папскую теократию (если не иерократию) во главе с папской курией, куда должны были войти все христианские государства. Понтифик мечтал о расширении границ римско-католического мира и о распространении католической веры на новые территории, а также о привлечении к единению греков-схизматиков — примирению западной и отпавшей от католической веры восточной церкви — и борьбе с еретиками. Те войны против неверных и язычников, которые освящались в IX–XI вв. Апостольским Престолом, часто сопровождались распространением латинской литургии на завоеванных землях и во многом служили подобным целям. Григорий VII пытался осуществить давнишний религиозно-политический идеал Средневековья — обеспечить идею царства Божьего на земле, объединить человечество во всемирную христианскую республику (res publica Christiana). Но вопрос стоял о том, кто должен вести христиан к этой цели и кто должен стоять на вершине христианского общества — тот, кто стоит у кормила духовной власти, или тот, кто возглавляет светскую власть, «царь» или «священник», т. е. — папа или император. Этот вопрос, как мы знаем, приобрел особое значение во время борьбы за инвеституру в разгар конфликта германского короля и императора Священной Римской империи Генриха IV и римского понтифика Григория VII — конфликта, разделившего средневековое христианское общество на две партии — сторонников императорского и папского лагеря. Собственно, сама проблема инвеституры — чрезвычайно важная, поскольку выборы епископов были мощным средством управления аристократией — понималась обеими партиями как частный аспект более общей и важной проблемы, касающейся взаимоотношений «священства» и «царства», духовной и светской власти. У обеих партий был общий идеал всеобщего мира и единства христианства, создания вселенской Церкви, но разные представления о том, как осуществить эту цель на земле. Согласно теории двух мечей, церковная и мирская власть — «священство» и «царство» — должны править в обоюдной взаимосвязи, но на почве средневековой теократии возникало двоевластие. С точки зрения папской партии, религиозно-политическое единение народов возможно лишь под властью понтифика. И той же задаче объединения человечества во всемирную res publica Christiana была подчинена идея Священной Римской империи — главой в этой республике, представителем ев. Петра, как считали сторонники этой партии, является император, которого, с их точки зрения, понтифики обязаны чтить как помазанника, получившего власть от Бога непосредственно, а не от Апостольского Престола, как считали сторонники папы. И поскольку, — говорили сторонники светской власти — Империя испокон веков служила провиденциальным целям, высшим целям христианской теократии, что подтверждают примеры Константина Великого, Карла Великого и др., — то и право инвеституры должно быть у императора, и он должен распоряжаться епископскими кафедрами…

В спорах со светской властью папская партия опиралась на теоретические идеи, возникшие еще в первые века истории христианства — такие, как, например, идея «власти ключей», т. е. примата власти римского понтифика, его верховенства над другими христианскими патриархами. Основанием для признания главенства папы служило обещание Христа, данное им св. апостолу Петру: «И Я говорю тебе: ты — Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:18–19). Иными словами, речь шла о власти, переданной Спасителем св. Петру, и его праве «решать» и «вязать» дела Церкви, т. е. о праве отпускать или оставлять грехи, которое реализовалось при совершении исповеди. Таким образом, клиру были переданы средства спасения христиан — оно отвечало за христиан на Страшном суде, а папа в качестве вселенского пастыря говорил и действовал как наследник св. Петра. В теории папа обладал «полнотой власти» (Ин 1:16), под которой подразумевалась высшая власть понтифика в религиозных делах.

С точки зрения григорианских публицистов, в силу «власти ключей», данной преемнику апостолом, папа господствует не только над Церковью в узком смысле слова, но и над всем зданием «божеского царства», которое включает в себя и государство, но лишь как подчиненную, низшую область. И потому, как считалось, у папы есть не только святительские, но и царские функции — он источник всякого закона и всякой власти на земле. Можно легко заметить, что в таких рассуждениях исчезали границы между светской и духовной властью на земле. И это неслучайно: ведь в самом теократическом идеале, как уже говорилось, было заложено некое противоречие — вместо единой теократии, вместо солидарности «священства» и «царства» возникает двоевластие, разлад между мирской и духовной властью, когда папство присваивает себе права светской власти (о чем выразительно свидетельствует «Диктат папы»), а «царство» облекается в «священство». Во время борьбы за инвеституру папа практически переступил границу, разделяющую духовную юрисдикцию от светской. Понтифик яростно вторгся в сферу светской власти, низложив в 1077 г. Генриха IV и освободив его подданных от повиновения ему. То была действительно крайняя политическая акция. Борьба закончилась тем, что Григорий VII был изгнан императором из Рима и в 1085 г. умер в ссылке. Его преемником стал сначала папа Виктор III, а затем Урбан II, который был известен как последовательный григорианец.

Конфликт между «священством» и «царством» достиг акме на Клермонском соборе в 1095 г., когда папа фактически встал во главе «христианской республики», призвав освободить восточных христиан. Если Григорий VII низложил императора, го Урбан II вообще взял на себя обязанность светского государя, объявив крестовый поход. Итак, начавшееся во время григорианской реформы жесткое противоборство светской и духовной власти, собственно, и породило крестовый поход и в то же время предвосхитило создание в более позднее время централизованной папской монархии, которая будет использовать его как инструмент своей власти.

Наметим лишь пунктиром последующие стадии развития политической власти папства. Высказанные григорианскими реформаторами идеи папской власти получили дальнейшее развитие в XII в., в частности, в сочинениях св. Бернара Клервоского. Знаменитый цистерцианский аббат, один из организаторов и проповедников крестового похода, настаивал на том, что папа не просто последователь св. Петра — поскольку законы земного и небесного царства были даны апостолу самим Христом, то и сам папа становился викарием Христа. В своем трактате «De considerstione» написанном специально для его ученика, папы Евгения III, благословившего Второй крестовый поход, св. Бернар дал новую интерпретацию теории двух мечей, основываясь не только на толковании Евангелия от Луки (Лк 22, 36–38), но и на новозаветном рассказе из Евангелия от Иоанна (Ин. 28, 10–11), в котором Иисус Христос призывает апостола Петра, поднявшего руку на раба первосвященника, «вложить меч в ножны». Обращаясь в этом сочинении к своему ученику Евгению III, св. Бернар так пояснял отношения между духовной (папской) и светской (императорской) властями: «Сказал Господь: «Вложи меч в ножны» — значит, меч твой, хотя и не в твоих руках. Ведь он не сказал им в ответ: «Господи, здесь два меча» — «Слишком много», — он сказал: «Достаточно». Итак, оба меча, духовный и светский, принадлежат Церкви; первый вынимается Церковью, а второй — от имени Церкви; первый — рукой священника, а второй — рукой воина, хотя, на самом деле, по указанию священника и приказу императора».

Таким образом, в интерпретации св. Бернара Клервоского мирскую власть светский государь получает от папы и потому является всего лишь должностным лицом, который по призыву понтифика вынимает меч из ножен. Как видим, папство само претендовало на верховную роль в христианском мире и видело в императоре лишь свою креатуру, защитника понтификов и противовес Константинополю. Между тем и императоры по-прежнему были склонны считать себя универсальными правителями и наследниками римских цезарей, а начиная с середины XII в. стали обосновывать эти свои притязания, опираясь на римское право. Именно такие амбиции были у предводителя Третьего крестового похода Фридриха Барбароссы, короля Германии (1152) и императора (1155), при котором Священная Римская империя достигла наивысшего расцвета. Его трения с римским папой Адрианом IV (1154–1159) проявились, например, в 1155 г., когда он отказался выполнить некоторые обряды коронационного ритуала и был уличен в отсутствии почтения к апостолам Петру и Павлу. Примечательно, что и сам проводимый папой ритуал коронации германского короля императором Фридрих I рассматривал не как дар пап, но как свое законное право. После смерти Адриана IV в 1159 г. император, подобно своим предшественникам, пытался вмешиваться в выборы пап и помешать своему врагу — будущему папе Александру III (1159–1181) занять папский престол, но потерпел крах.

В XIII в. происходит новый виток противоборства «священства» и «царства». Начало XIII в. — время правления Иннокентия III (1198–1216) — было настоящим апогеем развития папской монархии. Именно этот папа претворил в жизнь высказанные ранее идеи, прежнюю абстрактную теорию папской власти и стал истинным «викарием Христа». Никогда еще власть понтифика не стояла на такой высоте, как во время его правления. Он был настоящим посредником между Богом и двумя ветвями власти — светской и духовной. Неслучайно, характеризуя папскую власть, современники сравнивали ее с солнцем, отраженным светом которого представлялась власть мирская, или использовали метафоры «души» и «тела». Понтификат Иннокентия III был образцом успешного и эффективного правления. Папа стоял над вверенной ему Церковью, он полностью контролировал светских государей и обладал всей полнотой папской юрисдикции.

Как и прежде, в XIII в. отношения Святого Престола со Священной Римской империей были напряженными. Новый претендент на императорскую корону Фридрих II Гогенштауфен, будучи сыном Генриха VI и королевы Сицилии Констанции, считался наследником не только Германии, но и Сицилии, которую папы всегда воспринимали как часть патримония св. Петра, что создавало дополнительные трения в отношениях между светским и духовным государями. В глазах папы Фридрих II, хотя и был избранным германским королем, но только понтифик путем коронации мог сделать его императором — ведь именно папы перенесли Империю из Константинополя на Запад в лице Карла Великого. Папа Иннокентий III по традиции видел в императоре лишь помощника Святого Престола в осуществлении универсальных целей Церкви. Борьба за верховенство в «христианской республике» продолжилась, и в ней, как мы увидим, Иннокентий III и его преемники прибегали к всегдашним мерам — отлучению, интердикту и даже низложению государя, преступая таким образом границы, разделяющие духовную и светскую власти. В конечном итоге к середине XIII в. растянувшийся на века конфликт «священства» и «царства» завершился падением Гогенштауфенов. Борьба двух важнейших в средневековом обществе институций, составлявших на самом деле нерасторжимое целое — Империи и папства — и сражавшихся за верховенство в христианском мире, закончилось. Империя перестала играть роль универсального общеевропейского фактора — она стала германским делом, а Европа как единое церковное государство завершила свое существование. Идея христианской теократии, столь характерной для Средневековья, миновала свой расцвет и пришла в упадок.

Отныне папство в своей борьбе за укрепление власти сталкивалось уже не с Гогенштауфенами, которые были его креатурой и одновременно универсальной силой средневекового общества, но с королями. Но если императоры разделяли с папством общие ценности — о едином церковном государстве, его провиденциальных целях и пр., — то правители династических монархий их откровенно отвергали. Политика понтификов, которая зиждилась на принципах универсальной христианской монархии, была неприемлемой для национальных монархий.

Начало XIV в. отмечено новыми столкновениями и между папством и светской властью — французской династией Капетингов, которая враждовала с понтификами подобно тому, как ранее боролись против них Гогенштауфены, — но теперь этот конфликт не имел даже отдаленного сходства с прежними коллизиями «священства» и «царства». Спор возник по поводу прав французского короля Филиппа IV собирать налоги с Церкви. Действия монарха вызвали жесткую реакцию папы Бонифация VIII, но на сей раз конфликт кончился полным поражением папы. Изданная в 1302 г. в связи с событиями папская булла Unam sanctam повторяла прежние папские аксиомы — в ней была высказана идея верховенства папской власти, со ссылками на теорию двух мечей, обосновывалась необходимость подчинения римскому первосвященнику ради спасения души, перечислялись все притязания папства, и пр. Это была поистине лебединая песня средневекового папства. Булла не возымела желаемого действия — на созванной Филиппом Красивым ассамблее 1302 г., впервые представлявшей все сословия, король потребовал суда над папой. В ответ Бонифаций VIII, подобно Григорию VII или Иннокентию III, грозился отлучить французского короля и освободить его подданных от присяги, но в результате — какой контраст! — был захвачен злейшими врагами из сеньориального дома Колонна в своей резиденции в Ананьи, где вскоре скончался после нанесенных ему оскорблений. Изложенные события знаменовали начало длительного процесса упадка папской власти…

На протяжении этой сложной эволюции папства, его борьбы за верховенство над мирскими государями, крестовый поход, как мы увидим, всегда оставался важнейшим средством расширения влияния Святого Престола, укрепления его политического авторитета. В это время только папа, используя свою «законную власть» (auctoritas principis) и опираясь на августиновскую идеологию справедливой войны, мог объявлять поход; организовывать проповедь; отпускать, основываясь на «власти ключей» (potestas clavium), грехи крестоносцам и во время очередной крестовой кампании возглавлять «христианскую республику». Как мы надеемся показать, эпоха крестовых походов была отмечена невиданным ростом власти понтификов, которые стремились осуществить идею единства христиан. Растущее влияние папства проявилось в это время во многих сферах жизни средневекового общества, и апогей крестоносного движения во многом совпадает с расцветом папской власти.