Уроки Совы Филиновны

Кто кого? Бой с ветряными мельницами

Известно, какое количество революционеров всех мастей было вдохновлено образом Дон Кихота. Троцкий, Дзержинский, Луначарский, Че Гевара – все они воспринимали роман Сервантеса чуть ли не как свой собственный жизненный сценарий. Некоторые горячие головы видят даже в образе Усама Бен Ладена черты Дон Кихота. Здесь не лишним будет упомянуть, что автор бессмертного романа прибегает к литературной мистификации и снимает с себя всякое авторство, утверждая, что он лишь хранитель перевода с арабского рукописи некоего мавра Сидома Ахмеда Бен Инхали. Связь с мавританской культурой налицо, поэтому нет ничего удивительного в том, что и мусульманский экстремизм использует тот же образ. А Дон Кихот ведёт себя как истинный экстремист, подавая пример всем горячим головам, которые решили простым действием, одним актом исправить все несправедливости мира.

Испанский философ Унамуно даже стал основоположником новой религии, называемой кихетизмом. Дон Кихота он считал вполне реальным человеком и называл его испанским Христом.

Как уже было сказано выше, главная проблема романа – это проблема читателя, а не писателя. Именно читатель, его роль, его субъективное восприятие текста выдвигается в «Дон Кихоте» на первый план.

Обычный роман, написание которого доступно любому графоману, выстраивается, в основном, по монологическому принципу. Автор-гуру, автор-демиург поучает своего читателя. Он, читатель, для такого автора – лишь объект приложения эстетических, этических и прочих мировоззренческих авторских установок. В случае с «Дон Кихотом» дело обстоит гораздо сложнее. Сервантес нарочито отказывается от своей доминирующей роли и передаёт эту функцию либо Сиду Ахмеду Бен Инхали, либо бесчисленным своим читателям, которые сами являются героями романа, находящегося в процессе становления. Роман поражает ощущением своей незаконченности и даже небрежности. На ум приходят знаменитые «Опыты» Монтеня, где принцип необязательности, случайности и даже хаотичности оправдывается глубоким и неожиданным ассоциативным рядом свободной творческой мысли.

Нелепости текста

Возьмём, к примеру, знаменитую сцену с ослом по кличке Серый Санчо Панса. Этого осла у него воруют. Но как? Неизвестно. Читателя просто ставят перед фактом, что Серого у Санчо уже нет. В воровстве повинен каторжник по имени Пасамонте де Хинес, освобождённый самим Дон Кихотом (сцена с каторжниками). Как он это сделал? Об этом поначалу умалчивается. Затем в качестве объяснения Сервантес в самом начале второго тома (глава 4) с помощью Санчо Панса пускается во всякого рода неспешные рассуждения о том, что разбойник сначала поставил палки под седло, а затем вывел Серого прямо из-под спящего Санчо. Объяснение, согласитесь, нелепое и не выдерживает никакой критики. Тут следует заметить, что осёл Санчо к этому времени уже перестал быть Серым. Настоящего Серого оруженосец уже давно сменил на более молодое животное, забрав его у цирюльника, на которого и напал Дон Кихот (случай со знаменитым шлемом Мамбрина). Но Санчо, как и сам автор, напрочь забывает об этом факте и льёт по поводу Серого-Несерого крокодиловы слёзы, рассказывая о том, что он знал своего ослика с самого рождения.

Профессор Счевил в своё время сделал предположение, что Сервантес, перечитывая первый том, готовящийся к изданию, решил добавить упоминание о воровстве Серого. Лист этот он вложил в манускрипт, забыв подправить предшествующие сцены – вот и получилась несуразица. Какой-то странный манускрипт получается? Напоминает бездонную бочку, или алхимический тигель, куда можно сваливать или сливать практически всё подряд, не очень заботясь о логике повествования. Нашёл под ногой исписанный клочок бумаги, прочитал, понравилось – и к себе в личную копилку. Вот эта небрежная манера повествования и роднит «Дон

Кихота» со знаменитыми «Опытами». Пришла нелепая идея о воровстве Серого – вот и вставляй её в «свободный» роман. Читатель сам разберётся, сам оправдает, сам придаст смысл этой нелепице. Ведь именно читатель – главная проблема романа.

Помимо Серого естественно возникает вопрос по поводу реалов, найденных странствующим рыцарем и его верным оруженосцем на опушке леса в оставленном кем-то сундуке. Деньги исчезают бесследно, словно растворяются в воздухе. Автор упомянул о целом кладе, а в следующих главах наши путешественники продолжают нуждаться в средствах. Отдай Дон Кихот эти деньги Санчо Панса и тому бы никакого губернаторства не захотелось. Это явный просчёт, нарушение логики повествования, которое недопустимо не только в таком великом повествовании, как «Дон Кихот», но и в любом другом куда более скромном тексте.

Примечателен в этом смысле эпизод со львами. Известно, что львы могли попасть в тогдашнюю Испанию только из Туниса. Животных везли непосредственно в Мадрид. Получается, что повозка со львами никак не могла оказаться на пути странствующего рыцаря, ведь он в этот момент направлялся на турнир в Сарагосу.

Небрежен автор и там, где речь идёт о конкретных цифрах. Сначала он уверяет нас, что Санчо семь дней провёл в роли губернатора на острове, а через несколько страниц эта цифра превращается уже в 10 суток.

В главе 45 первого тома сначала упоминаются три офицера «Святого братства», а в конце 47 главы этих офицеров становится уже только двое.

Во время приключений в замке Герцога (второй том) нам говорят, что рычаг, с помощью которого можно было управлять мощным конём, располагался на лбу вырезанного из дерева животного. Буквально через несколько страниц мы узнаём, что рычаг уже расположен на шее.

В главе, повествующей об освобождении каторжников, нам сообщают, что галерников сопровождают два конных стражника, вооружённых мушкетами, и два стражника пеших – всего четыре. А в момент нападения на охрану, которое совершает Дон Кихот, у всадников таинственным образом исчезают заряженные мушкеты, и они становятся довольно лёгкой добычей для странствующего рыцаря и разбойников.

В горах Сьерра-Морена Санчо Панса пеняет на то, что у него вместе с ослом украли и запас корпия. Автор словно забыл, что этот корпий находился в дорожной сумке оруженосца, а сама сумка пропала ещё на постоялом дворе, то есть еще задолго до мнимой кражи Серого.

И таких нелепостей можно найти ещё больше. Но теперь попробуем разобраться в психологической причине подобных промахов. А причина, возможно, заключается в том, что автор этого романа особую роль отводит читателю, то есть переводит ещё не дописанный до конца роман в бесчисленное множество возможных читательских трактовок. Отсюда и результат: ощущение, что процесс написания романа ещё далек от завершения.

Книга о Книге

И вновь обратимся непосредственно к тексту. Принято считать, что роман «Дон Кихот» изначально задумывался как пародия на рыцарский роман. Действительно, в то далёкое время рыцарские романы знали даже люди неграмотные. Их читал не только Дон Кихот – ими увлекались все. Хозяин того трактира, в который попал Дон Кихот при втором своём выезде, был безграмотен, но ему читали рыцарские романы постояльцы, и он искренне удивился, когда узнал, что Дон Кихот сошёл с ума от чтения таких хороших книг.

Этими же романами увлекалась и бедная служанка Мариторнес. Дочь трактирщика разделяла с ней эту страсть.

Сумасшедший, которого в горах Сьерры-Морены встретил Дон Кихот, после того, как он назвал своё имя (Кардение) и отчество (Андалюсио), сразу заговорил о рыцарских романах и подрался со странствующим рыцарем из-за несогласия трактовок некоторых сюжетных линий. Возлюбленная этого сумасшедшего девушка из знатного рода, Луинда, тоже была до этих романов большая охотница.

Дочь незнатных, но богатых родителей, Доротея, героиня одной из вставных новелл, прочла много рыцарских романов и превосходно разыгрывала перед Дон Кихотом роль королевы.

Все действующие лица в произведении Сервантеса – страстные поклонники рыцарских романов, а некоторые из них даже сумели стать героями той книги, которую мы сами держим в руках. В результате получился какой-то гипертекст и метатекст одновременно. Видно, прав был Борхес, который назвал «Дон Кихота» первым постмодернистским произведением мировой литературы.

В результате в романе воображаемый мир, мир книги, и так называемый реальный мир словно поясняют друг друга, комментируют, что и является главной особенностью метатекста. Такое взаимопроникновение мира воображаемого, мира книги, в мир реальный оказывается настолько глубоким, что между этими мирами почти невозможно провести разграничений. Это и позволяет говорить об эзотерическом характере данного текста.

Создаётся впечатление, что пока пишется «Дон Кихот», на его страницы все время хочет попасть всё новое и новое количество героев. Сама книга, сам роман словно вербуют их из числа читателей. И из этих читателей, желающих стать частью текста, выстраивается даже целая очередь.

Так в самом начале второго тома появляется некто Самсон Караско, который сообщает Дон Кихоту, что первый том, где описываются подвиги рыцаря, уже вышел из печати, и что он, Караско, готов заменить Санчо Панса и стать новым оруженосцем. Вторая часть буквально пишется у нас на глазах. Она самая «сырая», самая неоформленная что ли.

Получив отказ, Караско все равно хочет любой ценой попасть на страницы романа. И если ему отказали в роли помощника, то тогда он готов сыграть роль палача пишущегося прямо у нас на глазах текста. Вспомним, Караско берёт на себя роль рыцаря-противника. Если он выбьет из седла Дон Кихота, то может заставить его прекратить свои странствия и вернуться назад, домой. Дульсинея потеряет ореол вечной женственности, статус божественной Софии, Прекрасной Дамы, а жизнь Рыцаря Печального Образа должна потерять всякий смысл. Вспомним, что после первой неудачной попытки победить Дон Кихота и тем самым закончить его странствия, а следовательно, прекратить процесс написания самой книги, Самсон Караско уже в обличие Рыцаря Луны во второй раз выбивает всё-таки из седла бедного Алонсо Кихано, таким образом вырывая его из воображаемого мира фантазий и химер, пытаясь вернуть героя в мир реальный. Дон Кихот едет домой, становится нормальным и умирает. Действительность одерживает верх над безумием, то есть творчеством.

В книгу пытается попасть герцог и герцогиня. Когда в их владениях оказывается Дон Кихот и Санчо Панса, то они на ходу сочиняют сюжет с избавлением заколдованной девушки.

Затем два богатых идальго наперебой приглашают к себе странствующего рыцаря с его окружением, чтобы придумать с их участием новые приключения.

Благородный разбойник Роке (второй том, главы 50–51) оказывается уже сумел прочитать первый том романа, и теперь он тоже старается вписать свою часть сюжета в общую эпопею.

Даже то, что Сервантес добровольно отдаёт своё авторство некоему мавру, делает его самого читателем собственного текста.

Это стремление к постоянной, порой, навязчивой саморефлексии, эта игра в зеркала, в которых увеличивается внутреннее скрытое пространство всего повествования, достигает своего апогея в самом начале второго тома, когда во второй главе мы узнаём, что Дон Кихоту становится известно о существовании книги, описывающей его подвиги, и вместе с Санчо он пускается рассуждать о достоинствах романа-подделки. Такой роман реально существовал.

Первый том уже всеми прочитан, и во втором томе героям-читателям остаётся лишь на свой страх и риск импровизировать на заданную тему и таким образом вместе с автором, который все время сам хочет быть читателем, двигать вперёд тяжеловесное сюжетное колесо.

Но вторая часть «Дон Кихота» рождена не только своей законной первой частью, являясь её продолжением, но и появлением на свет так называемого «Лже-Дон Кихота», этой книгой-загадкой, опубликованной под псевдонимом Алонсо Фернандес Авельянеда. Этот «Лже-Дон Кихот» был опубликован в июле 1616 года, когда дописывалась 53-я глава второго тома.

Во втором томе (глава 61) Дон Кихот, оказавшись в Барселоне, ненароком заходит в печатню и видит, как из-под пресса выходят всё новые и новые тома «Лже-Дон Кихота». Отношение между выдумкой и реальностью совсем запутались. Что теперь управляет миром: книга или реальность? Скорее всего, книга. Если мы станем на позицию книги, то окажемся такими безумцами, как и Дон Кихот, если нет, то мир теряет всю свою загадочность, и мы столь скучны и примитивны, как и хозяин постоялого двора, вокруг которого и плетётся почти вся событийная канва романа.

Войти и выйти

Но концепция книги, управляющей реальностью – концепция достаточно древняя. Проблема постижения этих сложных отношений книги и реальности также связана с безумием.

В одном из древних текстов приводится следующая притча: «Всё началось с путешествия (это почти как странствия Дон Кихота – прим, автора). Четыре учителя попали в сад. Один из них скончался. Второй сошёл с ума. Третий стал Другим, а четвёртый вошёл и вышел из сада как ни в чём не бывало». Создаётся впечатление, что Сервантес, намереваясь написать свой роман ради денег, уподобился Христофору Колумбу, мечтавшему открыть короткий путь в Индию и неожиданно наткнувшемуся в своём плавании на Новый Свет. Так и Сервантес не столько пародировал отжившую форму рыцарского романа, сколько залил новое вино в старые мехи и создал книгу, которая, как некая матрица, породит целый ряд романов Нового Времени. Это будут и творения Д. Дефо, и Филдинга, и Л. Стерна, и Руссо, и Пушкина, и Толстого, и Достоевского.